Приглашаем посетить сайт

Проскурнин Б. М.: Романтическая традиция и «Франкенштейн» Мэри Шелли (Тезисы)

Б. М. Проскурнин
Пермский университет

Романтическая традиция и «Франкенштейн» Мэри Шелли (Тезисы)


ИЗМЕНЯЮЩИЙСЯ ЯЗЫКОВОЙ МИР
ПЕРМЬ, ПЕРМСКИЙ ГОСУНИВЕРСИТЕТ, НОЯБРЬ, 2001
http://language.psu.ru/bin/view.cgi?art=0091&th=yes&lang=rus

Мэри Вулстонкрафт Шелли (1797-1851) - одна из наиболее ярких представительниц английской прозы эпохи романтизма. Она вошла в историю национальной литературы как автор нескольких романов, драмы, поэмы, путевых заметок, новелл и рассказов, книги об истории науки и литературы стран Средиземноморья, а также - как редактор нескольких посмертных изданий лирических сборников ее мужа - крупнейшего поэта-романтика Перси Бисси Шелли. Однако главным произведением писательницы по праву считается роман «Франкенштейн, или Современный Прометей», опубликованный в 1818 г. и произведший фурор в Англии своей необычностью — содержательной и поэтической. По мнению историков литературы, он открыл мировую традицию художественной научной фантастики, вернее, «превратил готический роман в то, что нынче называется научной фантастикой» (Е. Моерс) и способствовал интеллектуальному усложнению «romance» (повышенно эмоциональному повествованию о необычных приключениях, совсем не обязательно любовных только). Это существенно приблизило его к «novel», поскольку в произведении Шелли значителен аналитический пласт, благодаря которому собственно готический элемент переходит из мистико-таинственной в сферу интеллектуально-психологического показа и объяснения. Можно утверждать, что роман Шелли (наряду с произведениями В. Скотта) внес вклад в преодоление бытовавшего в то время среди английской читающей публики предвзятого отношения к прозаическим жанрам как к «несерьезным».

«Франкнштейне» важен, поскольку его поэтика отражает, помимо уже обозначенных, ряд существенных для романтизма (особенно его национального варианта) особенностей.

«питается» просветительскими подходами к действительности. Вместе с тем, перед нами типичное романтическое солиптическое повествование. Более того, «Франкенштейн» - произведение с «тройной» лирической повествовательной стихией: три рассказчика ведут в романе повествование - сам Виктор, капитан корабля Уолтон и Монстр. Но основное повествование организовано от имени одержимого идеей и «лирически обнаженного» Виктора, находящегося в состоянии внутренней нравственной агонии («Ада внутри себя») и стремящегося во чтобы ни стало исправить зло, принесенное в мир эгоистически истолкованным им собственным избранничеством (английское пуританское влияние: недаром герой родом из г. Женевы - родины Ж. Кальвина, одного из столпов воинствующего протестантизма) - сделать великое научное открытие, более того, уподобиться (заменить) Бога и при помощи ничем не ограниченного творчества создать жизнь (живое существо, подобное человеку; неслучаен подзаголовок в названии романа - «Современный Прометей», проявление столь свойственного английскому романтизму эллинизма).

«Бога внутри человека» или отсутствия его, а также - к проблеме болезненной гениальности человека, исповедующего идею неограниченной личной свободы, которая при полном и нарочитом отрыве от общества вольно или невольно порождает зло. При этом автор «поверяет» человека-мыслителя на добро и зло на «оселке рациональности», подвергая сомнению безграничную веру в разум человека (пример столь свойственного критического отношения романтизма к предшествующим культурным эпохам; в данном случае - к Просвещению). Как это свойственно английскому романтизму, Шелли исходит из восприятия зла как своего рода «предвечной, внеисторической силы» (по Н. Берковскому). Весьма свойственное романтизму (вспомним байроновского Манфреда) изображение личности, которая «сама в себе таит смысл своего бытия» (И. Ф. Волков), получает у М. Шелли трагическую окраску едва ли не шекспировского типа — так психологически и нравственно глубока трагедия героя, остро индивидуально осознающего бездну, в которую он падает. Это позволяет почувствовать критическую позицию автора по отношению к герою, нарушившему равновесие между личной свободой и объективной необходимостью общественного бытия. Оно в романе представлено семьею Виктора Франкенштейна, более всего страдающей от зла, принесенного в мир его гениальностью, данной, как ему думалось, чтобы прославить их. Здесь важно помнить о двух источниках романа - «Метаморфозах» Овидия, где образ Прометея трактуется как образ Создателя, и «Потерянном Рае» Мильтона, где гениально обыгрывается идея «падшего ангела».

Можно говорить о традиционном для романтизма двойничестве - о концептуальном и художественном единстве образов Виктора и Монстра, а также образов Виктора и Уолтона по линии одержимостью наукой и своеобразного нарциссизма и образов Виктора и Клерваля по линии гуманитарного и естественнонаучного знания, чувствительности и рационализма. Какой бы повышенно условной моделью человека ни был образ Монстра, Шелли акцентирует в нем идею ответственности общества за пробуждение в человеке добра или зла (английская полемика с руссоизмом и оригинальная вариация «робинзонады» в сценах самообразования Монстра через подражание доброте Де Ласейзов): если романтическое одиночество Виктора вызвано его гениальностью, то одиночество Монстра порождено тем, что мир (и главным образом Виктор) отвернулись от него, испугавшись его уродства (проблема несовпадения внутренней и внешней красоты, а также -внутренней полемики автора с романтической концепцией «новое - это обязательно прекрасное»). Именно здесь, а также в глубоких психолого-аналитических, пуританизмом инспирированных, экскурсах Виктора «внутрь себя», мы должны видеть своеобразие романа и структуры образа главного героя, когда «обстоятельственность» (даже готическая), чаще всего условная и «абрисная» в романтизме, представлена по-английски детально и основательно (если не сказать правдиво), в чем явно проявляется большая близость к традиции нравоописательного прозаического повествования, свойственного английскому романтизму. А обращение Шелли к напряженному драматизированному психологизму проистекает прежде всего из характерного для романтического осознания «бесконечной сложности личности» (Н. Дьяконова) и попытки художественно ее решить.