Приглашаем посетить сайт

С. Курий.: Глупости Чарлза Лютвиджа Доджсона (два сна и одна охота)

С. Курий

Глупости Чарлза Лютвиджа Доджсона (два сна и одна охота)

"Твое Время" №5-6/2004
http://ytime.com.ua/ru/17/2004/33/118

"Моя жизнь, на удивление, свободна
от всяческих волнений и бед..,".
(Ч. Л. Доджсон)

"... И пусть там будет побольше всяких глупостей!".
(А. П. Лиделл)

Часть 1.

Труды и дни Ч. Л. Доджсона

Этот удивительный человек жил в эпоху английского "застоя" - относительно благополучные и абсолютно ханжеские времена правления королевы Виктории. Да он и сам был живой картинкой типичного "викторианца".

Профессор математики, преподававший в Оксфордском Колледже Христовой Церкви ("Christ Church"), он был обречен правилами колледжа на безбрачие. Впрочем, Чарлз Лютвидж Доджсон никогда особенно и не стремился к семейной жизни. Его размеренная холостяцкая жизнь протекала изо дня в день по одному и тому же графику.

Сперва - лекции по математике, которые доктор Доджсон читал скучным монотонным голосом, затем - скромный ланч, состоявший из стопки хереса и печенья (чтоб не расслаблять мозги), затем - занятия, опять-таки, по математике. После занятий - длительные 17-мильные моционы по окрестностям, вечерняя трапеза за преподавательским столом и снова... занятия по математике!

Естественно, такой человек не мог не быть консерватором (как по политическим убеждениям, так и по жизни). В поведении Ч. Л. Доджсон был почти безупречен, правда, в обществе вел себя довольно робко и замкнуто. К тому же, он был глуховат на одно ухо и от волнения сильно заикался.

Как и многие в те времена, Доджсон страстно увлекался театром. Он даже намеревался издать "специального" Шекспира для юных девиц, очистив классика от всякого рода "непристойностей" и "грубостей".1

Главной целью в воспитании молодежи наш герой считал "выработку характера", главными трудами своей жизни - "Элементарное руководство по теории детерминантов" и "Эвклид и его современные соперники", а лучшим из своих стихотворений следующее:

"Ибо это любовь,

О, клянусь я, что это любовь!...".

СТОП! Терпение даже самого покладистого читателя может лопнуть, и он вправе вскричать: "ДА ЗАЧЕМ ВЫ МНЕ РАССКАЗЫВАЕТЕ БИОГРАФИЮ СОВЕРШЕННО БЕЗЛИКОГО, БЕСПОЛОГО И СКУЧНОГО ЧЕЛОВЕКА! И ЧТО ДАЛЬШЕ? ЕГО ЛЕКЦИИ ПО ТЕОРИИ ДЕТЕРМИНАНТОВ? ХВАТИТ! Я УХОЖУ!".

" - Вернись! - закричала Гусеница ей вслед. - Мне нужно сказать тебе что-то очень важное. Это звучало заманчиво - Алиса вернулась.

- Держи себя в руках! - сказала Гусеница.

- Это все? - спросила Алиса, стараясь не сердиться.

- Нет, - отвечала Гусеница".


Хобби Ч. Л. Доджсона

Как уже говорилось, обет безбрачия, обязательный для преподавателей Христовой Церкви, наш герой принял с легкостью. Больше смущало его второе обязательное условие - принятие духовного сана. И дело не в том, что Доджсон не отличался религиозностью. Отличался, и достаточно пылкой. Если кто-то, по его мнению, неуважительно употреблял имя Божие, такому нечестивцу тотчас посылалось гневное письмо и с ним разрывались всяческие отношения. Но с принятием сана Доджсон не спешил и полноценным священником так и не стал - принял только сан диакона и дотянул до того момента, пока правила колледжа не изменились. И на то у нашего героя было несколько веских причин исключительно светского характера.

Дело в том, что, как у любого порядочного англичанина, у Доджсона было множество хобби, и хотя в них не было ничего "кощунственного", все они все равно считались неподобающими викторианскому священнику.

Во-первых, Чарлз Лютвидж вырос большим шутником, фантазером и выдумщиком. Немало этому способствовал его отец - скромный, но оригинальный священник. Кроме того, что он дал детям2 основы наук и привил христианские добродетели, он развил в них весьма своеобразное чувство юмора. Это прекрасно видно из письма восьмилетнему Чарлзу, попросившему отца привезти напильник и кольцо от ключей: "Я не забыл о твоем поручении. Как только я приеду в Лидс, я тотчас выйду на середину главной улицы и закричу: "Жестянщики! Жестян-щи-ки!" Шестьсот человек ринутся из своих лавок на улицу - побегут во все стороны - зазвонят в колокола - созовут полицию - поднимут весь город на ноги. Я потребую себе напильник, отвертку и кольцо для ключей, и, если мне доставят их немедленно, через 40 секунд я не оставлю во всем славном городе Лидсе ни одной живой души, кроме разве что котенка, и то только потому, что у меня просто не будет времени его уничтожить!".

Естественно, с таким папашей мальчик и сам был горазд на веселые выдумки. Он обожал фокусы, издавал рукописные журналы, мастерил марионеток. А любимой игрой была "железная дорога" с "поездами" из ручной тачки, бочек и тележки. Примечательны сочиненные Чарлзом правила езды по этой дороге, например такое: "тот, кто "попал под поезд" должен оставаться лежать, пока по нему не проедут еще пару раз".

Даже став почтенным профессором, Чарлз Лютвидж Доджсон не отказался от своих забав: писал юмористические стишки в журналы, постоянно что-то изобретал.3

"-Я сделал много замечательных открытий. Ты, конечно, заметила, когда меня поднимала, что я о чем-то думал?

- Да, вид у вас был задумчивый, - согласилась Алиса.

- В этот миг я как раз изобретал новый способ перелезания через калитку. Хочешь послушать?

- Пожалуйста, - сказала Алиса вежливо.

- Вот как я до этого додумался, - продолжал Рыцарь.

- Понимаешь, я рассуждал так: единственная трудность в ногах - как поднять их наверх. Голова и так наверху! Значит, так: сначала кладем голову на калитку - голова, значит, уже наверху. Потом становимся на голову -тогда и ноги тоже наверху, правда? И перемахиваем на ту сторону!".

"Кем быть?", он пребывал в некотором замешательстве, так как ему пришлось выбирать между математическим увлечением и любовью к классическим языкам. Математика, видимо, показалось ему более интересной. Недаром в древности эту науку считали родственной философии и поэзии - ведь она имела дело с абстрактными идеальными понятиями (точка, прямая). Математик способен работать с совершенно непредставимыми вещами (например, рассчитать геометрические законы для 22-мерного пространства).

"-... Ты когда-нибудь видела, как рисуют множество?

- Множество чего? - спросила Алиса.

- Ничего, - отвечала Соня. - Просто множество!".

Доджсон не только знал, как рисуют множество. Мучаясь бессонницей и пытаясь отвлечься "от греховных мыслей", он занимал свой ум составлением разного рода головоломок и задач.

Из придуманных Доджсоном задач хотелось бы вспомнить две, особенно характерные. Первая - это широко известное утверждение, что часы, которые стоят, - лучше тех, что отстают на одну минуту. Ведь первые показывают точное время два раза в день (надо только ВОВРЕМЯ на них посмотреть), а вторые - всего лишь раз в два года!

Вторая задача поставила в тупик многих наивных математиков. Суть ее заключалась в следующем: "Через блок в потолке перекинут канат. На одном конце висит обезьяна, на другом - такого же веса груз. Что произойдет с грузом, когда обезьяна полезет по канату наверх?". Мнение специалистов разительно разделились: одни считали, что груз будет подниматься с ускорением, другие - что опускаться, третьи - что останется на месте. А на самом деле в хитрой задаче просто не доставало еще нескольких условий, без которых решать ее не имело смысла.4

Выбор в пользу математики не охладил тягу Доджсона к искусству. Наш герой много и беспорядочно читал,5 не скрывал своего восхищения картинами с изображением обнаженных женщин и страстно увлекался театром - знал многих актрис, переписывался с ними, а некоторых даже запечатлел на фото.

Фотография была очередным хобби Доджсона и несмотря на то, что дело это было новое,6 он достиг в нем внушительных успехов. Его еще при жизни называли одним из лучших фотографов в Англии, хотя он и не был профессионалом. Однако, прославили Доджсона не фотографии актрис или того же поэта Теннисона, а разнообразные изображения детей, составляющие "львиную долю" его фоторабот.


Додо, дети и девочки

"Я готов отдать свои победы,
Не беречь последний уголек,
Только, чтобы мальчиком побегать
В солнечный единственный денек".
(Ч. Л. Доджсон, из поэмы "Одиночество",
пер. В. Харитонова)

У выставочной панорамы Ниагарского водопада взрослый мужчина о чем-то увлеченно беседовал с маленькой девочкой. Подойдя поближе, можно было расслышать, как он с полной серьезностью убеждает ее, что пес на краю панорамы на самом деле настоящий - просто его выдрессировали сидеть неподвижно. Правда, служитель через день отпускает бедное животное погулять, и в это время его подменяет брат пса - похожий внешне, но совершенно невыдержанный. Однажды его привлек бутерброд, который ела девочка, и он выскочил из па-па-па... Мужчина внезапно сбился и начал страшно заикаться, заметив, как много народа привлекла его болтовня. Взяв девочку за руку, он поспешно ретировался...

" -.. . Какой неудобный возраст! Если б ты со мной посоветовалась, я бы тебе сказал: "Остановись на семи!". Но сейчас уже поздно.

- Что, гордость не позволяет? - поинтересовался Шалтай

Алиса еще больше возмутилась.

- Ведь это от меня не зависит, - сказала она. - Все растут! Не могу же я одна не расти!

- ОДНА, возможно, и не можешь, - сказал Шалтай. - Но ВДВОЕМ уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь - и прикончила б все это дело к семи годам!".

Только в компании детей (чаще девочек) Доджсон скидывал свою маску чопорного робкого педанта и сам становился тем ребенком, который в детстве играл в железную дорогу и сочинял смешные нелепицы. Скрытая под викторианскими условностями непосредственность оксфордского математика вырывалась наружу. "До-до-доджсон" -. представлялся он своим маленьким приятельницам, за что те окрестили его Додо.

"Додо с Ренюньона мало чем отличались от додо с Маврикия. Но, кажется, были значительно более светлыми, почти белыми. Их называли дронтами-отшельниками, потому что большую часть жизни птицы проводили в одиночестве... Многие потешались тогда над нелепым видом фантастических неуклюжих птиц...".

(И. Акимушкин "Мир животных")

Знакомиться с детьми стало для Доджсона настоящим искусством.7 В своем саквояже он всегда таскал множество игрушек, булавок для подкалывания платьев и прочую дребедень. К детям же обращена и большая часть писем Доджсона, в которых он также блещет юмором и фантазией. 8

Выдержки из писем Ч. Л. Доджсона детям (в пер. Ю. Данилова):

"Дорогая Эдит!

Каким лентяем ты, должно быть, считаешь меня за то, что я так долго не высылаю тебе фотографию. Но в действительности я очень занят: ведь мне приходится писать целые груды и даже полные тележки писем. Я так устаю, что ложусь спать ровно через минуту после того, как встану, а иногда даже за минуту до того, как встану! Слышала ли ты, чтобы кто-нибудь так уставал?".

(из письма к Эдит Блейкмор, 1879 г.)

"Пожалуйста, не думай, что я не писал - еще как писал! Сотни раз. Трудность была лишь в том, чтобы направить письмо куда следует. Сначала я направлял письма с такой силой, что они пролетали далеко мимо цели - некоторые из них потом подбирали на другом конце России. ... После этого здоровье мое сильно пошатнулось и я стал направлять письма так слабо, что они едва долетали до конца комнаты. "Оно еще лежит у окна, Самбо?". "Да, масса, оно чуть не вылетело в окно". Ты, должно быть, думаешь, что мой слуга негр, но это не так. Просто мне так нравятся негры, что я научил его говорить на ломаном английском и дал ему имя Самбо (его настоящее имя Джон Джонс). Каждое утро я начищаю ему физиономию сапожной щеткой. Он говорит, что ему нравится говорить на ломаном английском, но не нравится ходить с черным от ваксы лицом. "Странная фантазия", сказал я ему".

(из письма к Мэри Макдональд, 1864 г.)

"Как ты знаешь, у меня есть три колокольчика. В первый (самый большой) звонят, когда обед почти готов, во второй (который еще больше первого) звонят, когда обед совсем готов, а в третий (который превосходит первый и второй, вместе взятые) звонят все время, пока я обедаю".

(из письма к Агнес Хьюз)

"Дорогая Джуди!

Они изо всех сил пытались выгородить тебя, когда я зашел на следующий день, а ты дулась наверху и не пожелала сойти вниз. Они привели все оправдания, какие только смогли придумать. Это была жестокая борьба между добротой и совестью. Этель сказала:

И добавила еле слышным голосом:

- Из себя.

Герида подхватила:

- Ее нет дома. И добавила тихо:

- Правильнее сказать, у нее не все дома.

А сестра Гериды ограничилась замечанием:

- Уверяю вас, она куда-то пропала. И добавила шепотом:

- Что за пропащее создание!".

(из письма к Джулии Арнольд, 1880 г.)

"В следующий раз не верь ничему так быстро. Ты хочешь знать, почему? Сейчас объясню. Если ты будешь стараться верить всему, то мышцы твоего разума устанут, а ты сама ослабеешь настолько, что уже не сможешь поверить даже в самые простые вещи. Всего лишь на прошлой неделе один мой приятель решил поверить в Мальчика с пальчик. После долгих усилий это ему удалось, но какой ценой! У него не осталось даже сил поверить в то, что на улице идет дождь, хотя это была абсолютная правда, - и он выбежал из дому без шляпы и зонтика!".

(из письма к Мэри Макдональд, 1864 г.)

"Дорогая Уинни!

Поскольку ты очень устала от чтения этого длинного-предлинного письма, я кончаю писать и ставлю подпись.

Любящий тебя Ч. Л. Доджсон".

(из письма к Уинфред Стивене, 1887 г.)

Несмотря на обилие маленьких друзей и подружек, особую симпатию Доджсон питал к семейству Лиделл - трем дочкам знакомого оксфордского профессора. А из них больше всего любил Алису Плезнс Лиделл, которой спустя время (когда она уже была не Лиделл, а Харгривз) писал: "После Вас у меня было множество маленьких друзей, но все это было совсем не то".

Именно настойчивость этой девочки одним жарким летним днем помогла родиться на свет одному из самых удивительных произведений мировой литературы. 4 июля 1862 года во время лодочной прогулки по Темзе она потребовала у своего взрослого друга Додо (и так измученного греблей) сочинить сказку. Не просто сказку, а сказку, в которой бы участвовала она, и чтобы в ней обязательно было "побольше глупостей". Алиса тогда еще и не догадывалась, что этой прихотью навеки обессмертит свое имя. Но не имя Чарлза Лютвиджа Доджсона...


На сцене появляется Льюис Кэрролл

"-... Такая жизнь мне по душе - все тут так необычно!

сказки, я твердо знала, что такого на свете
не бывает! А теперь я сама в них угодила! Обо мне
надо написать книжку, большую, хорошую книжку...".
(Л. Кэрролл "Алиса в Стране Чудес")9

"- Хочешь потерять свое имя?
- Нет, - испугалась Алиса. - Конечно, не хочу!
- И зря, - сказал Комар небрежно. -
Подумай, как это было бы удобно!".
(Л. Кэрролл "Алиса в Зазеркалье")

"Глупостей" Додо насочинял предостаточно. Они так понравились главной героине сказки, что та попросила: "Ах, мистер Доджсон, как бы мне хотелось, чтобы Вы записали эти приключения для меня!". И здесь наш герой не мог отказать в просьбе, и со свойственной ему аккуратностью начал писать сказку в тетрадь ровным каллиграфическим почерком. Эта "забава" была закончена лишь через год (!), она была снабжена рисунками автора, фотографией Алисы в конце и называлась "Приключения Алисы под землей - рождественский подарок моей милой девочке".

Дальнейшая судьба этого произведения настолько классична для сказок, что сразу вызывает в памяти знаменитый парадокс Корнея Чуковского: "Пишите бескорыстно, за это больше платят". Естественно издавать эту (хоть и забавную) галиматью наш математик не собирался - разве это теория детерминантов? Однако так думали не все. Зашедший в гости к Лиделлам, писатель Кингсли заметил на столе рукописную книжечку и тотчас оценил ее содержание по достоинству. На первые уговоры издать "Алису под землей" Доджсон не поддался, его терзали смутные сомнения: поймут ли читатели все подоплеки сказки, написанной для узкого круга знакомых? Арбитром в споре решили избрать профессионала - известного в то время сказочника Джорджа Макдональдса: пусть он прочтет "Алису" своим искушенным детям, а они уж и вынесут окончательный вердикт. Вердикт вынес восьмилетний сын Макдональдса - Гревилл: "Неплохо бы, если б эта книжка была издана в количестве, эдак, 60 тысяч!". Отказать детям Доджсон не мог никогда.

Итак, "Алису под землей" решили открыть общественности. Но Доджсон не был бы самим собой, если бы основательно не переработал сказку. В итоге она превратилась в "Алису в Стране Чудес" и была вручена своей героине 4 июля, ровно через три года после знаменательной лодочной прогулки. Правда, на титульном листе мистер Доджсон не значился...

"- С позволения Вашего Величества, - сказал Валет, - я этого письма не писал, и они этого не докажут. Там нет подписи.

- Тем хуже, - сказал Король. - Значит, ты что-то дурное задумал, а не то подписался бы, как все честные люди".

Ну не пристало серьезному оксфордскому преподавателю, дотошному куратору столовой колледжа и без пяти минут священнику подписывать столь "легкомысленную" книжицу своим настоящим именем! Тем более, что для такого случая у него в запасе уже был приготовлен псевдоним, которым он подписывал ранее некоторые из своих юморесок. Псевдоним оказался настоящим лингвистическим "альтер эго" нашего героя. Доджсон просто взял свое настоящее имя "Чарлз Лютвидж" и проделал с ним "фокус-покус": сначала перевел на латынь - получилось "Каролюс Людо-викус", затем поменял слова местами и быстро (пока никто ничего не заметил) перевел их обратно на английский. В результате вместо скучного Чарлза Лютвиджа он получил чудаковатого и веселого Льюиса Кэрролла, а также мировую славу в придачу.

Справедливости ради скажем, что первые литературные критики "Алисы" оказались не на высоте. Некоторые отзывы о сказке, как о слишком странном и жутковатом для детей произведении, сейчас кажутся даже более уместными, нежели тогда. 10 Впрочем, даже недоброжелатели отмечали "богатую фантазию Льюиса Кэрролла", а вскоре и тон критики изменился. Огромная популярность "Алисы" не только у детей, но и у взрослых, свидетельствовала, что в английской литературе появилось нечто доселе невиданное.

Впрочем, говорить "невиданное" было бы не совсем справедливо по отношению к другому английскому "затейнику" - Эдварду Лиру, выпустившему за 19 лет до "Алисы" свою "Книгу бессмыслиц" (Доджсон не мог ее не знать). Именно Лир и Кэрролл узаконили в литературе новое понятие - "нонсенс" (англ. nonsens - "бессмыслица"). Да и вообще, английский фольклор всегда славился обилием чудаков и нелепостей. Вспомним хотя бы знаменитые лимерики, "Дом, который построил Джек" или фольклорный образ "Дурака на холме", запечатленный в песне BEATLES.

Успех "Алисы", как бывает в таких случаях, с одной стороны вдохновлял, с другой - пугал Чарлза Лютвиджа Доджсона. Говорят, что в конце жизни он даже досадовал, что из-за шума вокруг "Алисы" его недооценили как математика. 11 "двойника". Надоедливым поклонникам он говорил, что не знает никакого Льюиса Кэрролла, а письма, пришедшие на это имя, отправлял назад с пометкой "Адресат не значится". Выставив свое "альтер эго" перед публикой, Доджсон совершенно не желал открываться этой публике сам. Недаром один из бывших его студентов пораженно восклицал: "Кто бы мог подумать, что этот "сухарь", у которого я засыпал на лекциях, мог написать такую увлекательную вещь!". А оксфордский коллега Доджсона говорил о нем: "Он не хочет быть Льюисом Кэрроллом и очень ревниво оберегает свою тайну... Всякую минуту он боится, что кто-нибудь упомянет при нем Алису". И только от детей Доджсон не прятал своего "двойника", ведь по сути дела с ними он и был настоящим Льюисом Кэрроллом.

"Один мой друг (его зовут мистер Льюис Кэрролл) сообщил мне, что намеревается послать тебе книжку. Это очень близкий мой друг. Я знаю его всю свою жизнь (мы одного с ним возраста) и никогда с ним не разлучался. Разумеется, он был со мной и в Гарденс, не отходил от меня ни на ярд, даже когда я рисовал для тебя головоломки. Хотел бы я знать, заметила ли ты его?".

(Ч. Л. Доджсон, из письма к Изабел Станден)

Часть 2

Два сна

"Если мир подлунный сам
Лишь во сне явился нам.
Люди, как не верить снам?".
(Л. Кэрролл "Алиса в Зазеркалье")

"Все страньше и страньше" мог бы сказать любой, кто вслед за Алисой впервые срывался в глубочайший колодец сказок Кэрролла. Впрочем, мое знакомство с Кэрроллом не было столь стремительным. Еще в дошкольном возрасте в отнюдь недетском мамином журнале "Дошкольное воспитание" я случайно наткнулся в одной из статей на отрывок, который привел меня в неописуемый восторг:

"Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове...".

Незамутненность юного сознания не позволила мне выяснять (подобно авторам той статьи), В ЧЕМ именно заключалась прелесть данной бессмыслицы. Я выяснил лишь, что ее автор - Льюис Кэрролл, и с этого момента целенаправленно искал с ним "встречи". Однако, Страна Чудес долгое время оставалось для меня по ту сторону зеркала и "встретиться" с мистером Кэрроллом было не менее трудно, чем Алисе - с Черной Королевой. Мне очень понравились советские мультфильмы про Алису - прекрасно нарисованные и озвученные, они сумели передать самое главное, что было в этих сказках - СТРАННОСТЬ.12 Однако мое детское знакомство с первоисточником длилось очень долго - книга очаровывала, но упорно не давалась в руки (как там говорится - "видит око, да зуб неймет"). Возможно, причиной тому был "взрослый" перевод Н. Де-муровой, хотя мне кажется, что для чтения "Алисы" есть все-таки определенный возрастной ценз. И вот в 13 лет я впервые ее осилил, а перечитывая ее два года спустя, наконец-то испытал то непередаваемое восхищение, которое способен подарить только нонсенс.13

Вся сложность в восприятии "Алисы" и заключается как раз в том, что усложнять ничего-то и не надо. Эту книгу надо воспринимать играючи, непосредственно, но... при этом обладать определенным багажом знаний, особым складом ума (вспомните самого Кэрролла, помешанного на каламбурах и головоломках) и обязательно живым воображением,. Возможно, в Великобритании XIX века детей и можно было учить читать по "Алисе в Стране Чудес", но весь мой опыт доказывает - сегодня наши дети, не достигшие, как минимум, старшего школьного возраста, не в состоянии полноценно насладиться всей гаммой Кэрролловских сказок. Сказки об Алисе, безусловно, - самые странные истории, придуманные человеком. В сказочном мире англичане уверенно застолбили себе "пограничные" места. Оксфордский филолог Толкин сочинил самую правдоподобную из всех возможных сказок, заставив поверить в мир Средиземья миллионы читателей, а оксфордский математик Кэрролл, напротив, породил на свет самую невероятную сказку, в которой все шиворот-навыворот и "задом наперед, совсем наоборот": где младенцев заставляют есть перец, поезд едет "не туда", а в жару докучают назойливые крылатые слоны и "бегемошки". Между сказками о хоббитах и сказками об Алисе, на мой взгляд, располагается все остальное сказочное наследие.

Для введения читателя в абсурдный мир Страны Чудес и Зазеркалья Кэрролл, не долго думая, избрал мотив сновидения. Этому как нельзя лучше соответствовал спонтанный характер сочинения первой сказки. Развитие событий в Стране Чудес, действительно, напоминает блуждание Алисы в лабиринте сна с его прихотливыми, а нередко - совершенно необоснованными поворотами сюжета.

Упав в кроличью нору, Алиса долго летит вдоль рядов полок с банками, затем оказывается в зале, полном дверей, по которому то и дело проносится этакий "проводник Вергилий" в образе Белого Кролика. Затем начинается чехарда с изменением Алисиных размеров, при этом все подручные для этого средства (склянки с жидкостью, пирожки, гриб гусеницы) появляются внезапно, порой как бы из ниоткуда. Наплакав "море слез", Алиса через несколько минут уже купается в нем вместе с невесть откуда взявшимися птицами и зверушками. Затем - зал плавно переходит в лес, в одном из деревьев которого обнаруживается дверь, ведущая обратно в зал.

От этого "волюнтаризма" автора у читателя и вправду начинает кружиться голова. Кажется, что осмысленным направлением сюжета является прекрасный сад за маленькой дверкой, в который настойчиво пытается проникнуть героиня. Но, как оказывается, и в этом саду продолжается тот же абсурд с истеричной Червонной Королевой, безумной кадрилью грифона и черепахи, или игрой в крикет, где по живым ежам бьют не менее живыми фламинго.

"Алис": в "Стране Чудес" - это сцена суда, в "Зазеркалье" - сцена пира, после чего происходит пробуждение героини, а окружавшие ее странные персонажи оказываются лишь бездушными элементами игры - картами или шахматами.

Особую сложность для читателя "Страны Чудес" представляет и обилие личных бытовых деталей. Ведь сочинялась сказка для вполне конкретного узкого круга людей, и большинство имен, шуток и обыгрываний практически непонятны без комментариев.14

Так, часть птиц, попавших в море слез, имела вполне реальные прототипы. Попугайчик Лори изображал старшую сестру семейства Лиделл - Лорину (" - Я старше, чем ты, и лучше знаю, что к чему!"), орленок Эд - младшую Лиделл - Эдит ("Говорите по-человечески. Я и половины этих слов не знаю! Да и сами вы, по-моему, их не понимаете"), а слова орленка обращены к самому автору - Додо-Доджсону. Под личиной Робина Гуся выведен пятый участник знаменитой лодочной прогулки - приятель и коллега Доджсона - Робинсон Дакворт. 15 Зануда Мышь и хамовито-поучающая Черная Королева, как считают, была списана с гувернантки семейства Лиделл - мисс Приккет.16

Чтение "Страны Чудес" осложняет и яркий национальный колорит. Ведь многие персонажи и символы, естественные для английского читателя, не являются таковыми для нас. Ведь противоборство Льва и Единорога, падающий Шалтай-Болтай и неразличимые Траляля и Труляля прочно вошли в английский фольклор. Многим переводчикам "Алисы" пришлось изрядно поломать голову, пытаясь "усесться на два стула" одновременно. Приведем лишь несколько примеров. На вопрос Алисы: "Почему ваш кот так улыбается?", Герцогиня отвечает коротко и ясно: "Это чеширский кот - вот почему!".17 И этого было достаточно, так как многие англичане знали известную поговорку: "Улыбаться, как чеширский кот". 18 Двое безумцев - Бол-ванщик и Мартовский Заяц - также герои поговорок: "Безумен, как Болванщик" (в оригинале Hatter - Шляпник) и "Безумен, как мартовский Заяц". Если с зайцем в мартовский период все ясно, то с Болващиком-Шляпником дело обстоит не так очевидно. Многие считают, что в давние времена шляпники при обработке фетра использовали ртуть, испарения которой нередко вызывали психические расстройства.

Но самой большой трудностью для переводчиков стали лингвистические каламбуры Кэрролла. Как передать словесную игру чужого языка и окончательно не оторваться при этом от первоисточника? Не всегда аналоги были удачными. Если "Едят ли кошки мошек? Едят ли мошки кошек?" более-менее близко к оригиналу (хотя в нем присутствуют не "кошки" и "мошки", a "cat" и "bat" - "кошки" и "летучие мыши"), то передать связь рассказа Мыши и его фигурного изображения в виде хвоста (игра фонетически схожих слов: рассказ - tale и хвост - tail) не удалось, по-моему, полноценно ни одному переводчику.

Из примеров словесной игры хотелось бы вспомнить также знаменитые "синтезированные" названия зеркальных насекомых. Так Кэрролл создал "слепня-качалку" (Rocking-horse-fly), смешав два слова "слепень" (horse-fly) и "качалка" (rocking-horse), а из бутерброда (bread-and-butter) и бабочки (butterfly) сделал Bread-and-butterfly - летающий бутерброд или съедобную бабочку (понимай, как хочешь). Наши переводчики позабавились с другими насекомыми и предметами, не меняя при этом принципа кэррол-ловской игры. У Н. Демуровой это - "Баобабочка", "Стрекозел" и "Бегемошки"; у А. Щербакова - "Хлебабочка", "Жук-Пирогач" и "Бамбукашка"; у Л. Яхнина - "Ба! Бочка!", "Слетополь" и "Осина" (в смысле - громадная оса); у В. Орла - "Пчелампа", "Торшершень" и "Саранчайник". Если у Кэрролла опасным дерево делало вольное обращение со словом "ветки" (bough - ветка, а сочетание bough-wough - "гав-гав", имитация лая), то у Демуровой угрозу несет само название дерева - дуб (он ведь может "отдубасить").

Однако есть в кэрролловских сказках проблема, озадачивающая he только нашего, но и английского читателя. Это стихотворения, которые во множестве рассыпаны по текстам обеих "Алис".

"-... Ты любишь стихи?

- Д-да,пожалуй, - ответила с запинкой Алиса. - Смотря какие стихи... Не скажете ли вы, как мне выйти из лесу?

- Что ей прочесть? - спросил Траляля, глядя широко открытыми глазами на брата и не обращая никакого внимания на ее вопрос.

- "Моржа и Плотника". Это самое длинное, - ответил Труляля и крепко обнял брата".

"- Что до стихов, - сказал Шалтай и торжественно поднял руку, - я тоже их читаю не хуже других. Если уж на то пошло...

- Ах, нет, пожалуйста, не надо, - торопливо сказала Алиса. Но он не обратил на ее слова никакого внимания.

- Вещь, которую я сейчас прочитаю, - произнес он, - была написана специально для того, чтобы тебя развлечь.

Алиса поняла, что придется ей его выслушать. Она села и грустно сказала:

- Спасибо.

Зимой, когда белы поля,

- Это так только говорится, - объяснил Шалтай. - Конечно, я совсем не пою".

Дело в том, что множество веселых абсурдных стихов Кэрролла на самом деле являются пародиями. Беда в том, что многие "первоисточники" ныне позабыты самими англичанами, ведь Кэрролл часто брал для пародий отвратительные нравоучительные стишки, которые были популярны в викторианской Англии, но ныне способны вызвать лишь скуку, а в отдельных случаях и настоящий ужас. 19 Так, смешная колыбельная Герцогини - "Лупите своего сынка / За то, что он чихает, / Он дразнит вас наверняка, / Нарочно раздражает!" - имела своим прототипом следующее назидательное произведение, приписываемое Дэвиду Бейтсу:

"Любите малое дитя
С терпеньем и вниманьем
- Как знать? Оно у нас в гостях,
И близится прощанье...".

"Папа Вильям" (известный большинству в замечательном переводе К. Чуковского) пародировал не менее нравоучительное стихотворение Роберта Саути "Радости старика, и как он их приобрел":

"- Папа Вильям, - сказал любознательный сын, -
Голова твоя вся поседела,
Но здоров ты и крепок, дожив до седин,
Как ты думаешь, в чем же тут дело?
- В ранней юности, - старец промолвил в ответ, -
Знал я: наша весна быстротечна.
И берег я здоровье с младенческих лет,
Не растрачивал силы беспечно...".20

Справедливости ради, стоит сказать, что незнание первоисточников, хотя и несколько снижает комический эффект, но в целом почти не лишает пародий Кэрролла самоценной затейливости. Вершиной стихотворного нонсенса общепризнанно является баллада "Jabberwocky", более известная у нас как "Бармаглот" (подробнее о ней смотри в приложении ).

Вдоволь потрудились (но, надеюсь, и позабавились) переводчики, перевирая вместе с Кэрроллом названия арифметических действий (Скольжение, Причитание, Умиление и Изнеможение) и школьных предметов (Грязнописание, Хроматика, Мимические опыты, Природоедение, Ангельский язык, Свинтаксис, Терпение по нотам, Истерия древняя и новейшая, умение Рисковать Угрем, Лживопись, Натюр-Морды, Верчение Тушею...).

В отличие от "Страны Чудес" книга о Зазеркалье вышла у Кэрролла не в пример стройнее и изящнее, так как она сочинялась уже на публику, а не как экспромт для семейства Лиделл. Однако толчком к ее написанию тоже стала Алиса, правда, не Лиделл, а Рейкс, - дальняя родственница Доджсона.

"... Однажды, услышав мое имя, он подозвал меня к себе.

- Так ты, значит, тоже Алиса. Я очень люблю Алис. Хочешь посмотреть на что-то очень странное?

Мы вошли вслед за ним в дом, ... в углу стояло высокое зеркало.

- Сначала скажи мне, - проговорил он, подавая мне апельсин, - в какой руке ты его держишь.

- В правой, - ответила я.

- А теперь, - сказал он, - подойди к зеркалу и скажи мне, в какой руке держит апельсин девочка в зеркале.

Я с удивлением ответила:

- В левой.

- Совершенно верно, - сказал он. - Как ты это объяснишь?...

- Если б я стояла по ту сторону зеркала, я бы, должно быть, держала апельсин в правой руке?

Я помню, что он засмеялся.

- Молодец, Алиса, - сказал он. - Лучше мне никто не отвечал.

Больше мы об этом не говорили; однако спустя несколько лет я узнала, что, по его словам, этот разговор навел его на мысль о "Зазеркалье"...".

(из воспоминаний Алисы Рейкс)

Безумств хватает и в "Зазеркалье", но здесь они нанизаны на одну сюжетную ниточку - путь пешки Алисы через шахматное поле прямо в королевы. Само шахматное поле и расположение фигур (вспомните взаиморасположение королей и ферзей) прекрасно отвечало зеркальной симметрии, пронизывающий весь роман. Все здесь двоится (Тр-ляля и Труляля, два англосаксонских гонца: "один бежит туда, а второй - оттуда", Черный и Белый Рыцари), переворачивается (зеркальный стих про Бармаглота, следствия, опережающие причины21), превращается (котенок в Черную Королеву, Белая Королева в овцу, яйцо в Шалтая-Болтая). Парадоксы в "Зазеркалье" более сочные и изощренные: в одной речи Шалтая-Болтая пронырливые критики усмотрели добрую дюжину научных теорий и философских доктрин. А одно "варенье на завтра" чего стоит?

При этом стоит сказать, что сказки об Алисе почти напрочь лишены морализаторства. Рассудительный и вежливый викторианский ребенок здесь есть как данность, и внимание на этом не заостряется. Тем не менее, именно благодаря здравомыслящей Алисе становится возможным и комфортное существования читателя в столь абсурдном мире. Обитатели же Страны Чудес и Зазеркалья почти поголовно аморальны: грубы, нахальны, самолюбивы, склонны к резким перепадам настроения. Повариха кидает в герцогиню с ребенком острые кухонные предметы, Единорог протыкает Льва насквозь, а Королева Червей постоянно грозится отрубить всем головы. Но все это происходит не всерьез, понарошку, а угрозы никогда не воплощаются в жизнь.

"- Смотрите! Смотрите! - закричала Алиса. - Вон Белая Королева! Выскочила из лесу и бежит через поле!...

- Ей, видно, кто-то грозит, - проговорил Король, не поднимая глаз. - Какой-нибудь враг! Тот лес ими так и кишит!

- Разве вы не поспешите ей на помощь? - спросила Алиса, не понимая, почему он так спокоен.

писать.

"Она такое милое и доброе существо", - произнес он вполголоса и взглянул на Алису. - Как писать "существо" - через "е" или "и"?".

"- Вставай, бездельник, - сказала Королева, - отведи эту барышню к Черепахе Квази. ... А мне надо возвращаться: я там приказала кое-кого казнить, надо присмотреть, чтобы все было как следует.

-... Смех - да и только! - пробормотал... Грифон. - Все это выдумки. Казнить! Скажет тоже! У них такого отродясь не было".

В принципе, по-настоящему ужасных моментов лишь два (и то лишь для вдумчивого читателя): первый - когда Алиса теряет в лесу свое имя, и второй - когда Траля ля и Тру ля ля убеждают ее, что все вокруг и она сама - лишь сон, который снится Черному Королю. Впрочем, здравый смысл Алисы сводит на "нет" и эти "экзистенциальные страхи".

"- Ш-ш-ш, - прошептала она. - Не кричите, а то вы его разбудите!

- Тебе-то что об этом думать? - сказал Труляля. - Все равно ты ему только снишься. Ты ведь не настоящая!

- Нет, настоящая! - крикнула Алиса и залилась слезами.

- Слезами делу не поможешь, - заметил Траляля. - О чем тут плакать?

- Если бы я была не настоящая, я бы не плакала, - сказала Алиса, улыбаясь сквозь слезы: все это было так глупо.

- Надеюсь, ты не думаешь, что это НАСТОЯЩИЕ слезы? - спросил Труляля с презрением.

- Я знаю, что все это вздор, - подумала Алиса. - Глупо от этого плакать!" .

Много спорят насчет смысловой составляющей сказок Кэрролла. Я бы сказал про нее кратко: своя формальная схематичная логика (порой весьма изощренная) есть в каждом заявлении героев, но пользуются они ею по принципу Шалтая-Болтая - "как хочу, так и ворочу". В этой, с виду безупречной логике (со скрытыми подвохами) видна вся сила и слабость "чистого разума". Сказки об Алисе как нельзя лучше учат парадоксальному мышлению, при этом постоянно напоминают: "Логическими хитросплетениями можно дойти до настоящих глупостей".

"-... Возьмем, к примеру, Королевского Гонца. Он сейчас в тюрьме, отбывает наказание, а суд начнется только в будущую среду. Ну, а про преступление он еще и не думал!

- А если он не совершит преступления? - спросила Алиса.

".

" - Когда тебе дурно, всегда ешь занозы, - сказал Король, усиленно работая челюстями. - Другого такого средства не сыщешь!

- Правда? - усомнилась Алиса. - Можно ведь брызнуть холодной водой или дать понюхать нашатырю. Это лучше, чем занозы!

- Знаю, знаю, - отвечал Король. - Но я ведь сказал: "Другого такого средства не сыщешь!" ДРУГОГО, а не ЛУЧШЕ!".

Или возьмем вот такой забавный силлогизм Кэрролла:"

"Девочка: Я так рада, что не люблю спаржу. Подруга: Отчего же, милая?

Девочка: Потому что, если б я ее любила, мне бы пришлось ее есть, а я ее не выношу".

Чем в принципе и хорош нонсенс, так это чистотой своей игры - своеобразной бессмыслицей ради бессмыслицы. "Замок" и "Процесс" Кафки тоже предельно абсурдны, но в них абсурд не самоцель, а метод - метод поговорить о серьезных вещах, поэтому от такого абсурда веет ужасом. Кэрролловский же нонсенс, как и чистая математика, является не изначально прикладным описанием реальности, а лингвистической и семантической игрой (или как говорил умник Жиль Делез "бракосочетанием между языком и бессознательным"), результаты которой вы можете "прикладывать" куда угодно - они не станут от этого менее бессмысленны. Нонсенс - это "реверанс в воздухе", "улыбка без кота", попытка представить себе "как выглядит пламя свечи после того, как свеча потухнет", мир, где "правил нет, а если они и есть, их никто не соблюдает". Наконец, по меткому выражению Г. К. Честертона, это - настоящие "интеллектуальные каникулы" для опутанного условностями викторианца (а как еще объяснить популярность столь безумной "хулиганской" сказки в такое ханжеское время?).

"Англичанин-викторианец шагал по свету в ярком солнечном сиянии - символ солидности и прочности, со своим цилиндром и бакенбардами, со своим деловитым портфелем и практичным зонтиком. Однако по ночам с ним что-то происходило: какой-то нездешний кошмарный ветер врывался в его душу и подсознание, вытаскивал его из постели и швырял в окно, в мир ветра и лунного блеска - и он летел, оторвавшись от земли; его цилиндр плыл высоко над трубами домов; зонт надувался, словно воздушный шар, или взмывал в небо, словно помело; а бакенбарды взметались, словно крылья птицы".

(Г. К. Честертон "Льюис Кэрролл")

"знакомят" с пудингом ("Пудинг, это Алиса. Алиса, это Пудинг. Унесите пудинг!"). Но в нашем секретном отделе сознания навсегда останется висящая в воздухе улыбка Чеширского Кота.

" - Не может быть! - воскликнула Алиса. - Я этому поверить не могу!

- Не можешь? - повторила Королева с жалостью. - Попробуй егце раз: вздохни поглубже и закрой глаза.

Алиса рассмеялась.

- Это не поможет! - сказала она. - Нельзя поверить в невозможное!

".

"Легче перевезти Англию, чем перевести "Алису"... (обзор некоторых переводов)

Перевод Н. Демуровой, стихи в пер. Д. Орловской, О. Седаковой, К. Чуковского ("Алиса в Стране Чудес", "Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье")

"Необходимо было передать особый, то лукавый и озорной, то глубоко личный, лирический и философский дух сказок Кэрролла, воспроизвести своеобразие авторской речи - сдержанной, четкой, лишенной "красот" и "фигур", ... зато предельно динамичной и выразительной. В авторской речи Кэрролла нет длинных описаний, сантиментов, "детской речи". Вместе с тем переводчики стремились, не нарушая национального своеобразия подлинника, передать особую образность сказок Кэрролла, своеобразие его эксцентрических нонсенсов. Мы понимали, что, строго говоря, эта задача невыполнима: невозможно точно передать на другом языке понятия и реалии, в этом другом языке не существующие. И все же хотелось как можно ближе приблизиться к оригиналу, пойти путем параллельным, если нет такого же, передать если не органическую слитность буквы и духа, то хотя бы дух подлинника".

Так писала сама Н. Демурова о задачах перевода "Алисы", которые стояли перед ней и переводчицей стихов Д. Орловской в далеком 1966 году. И стоит сказать, что их фантазия, в сочетании с ответственным подходом к материалу, была оценена по достоинству и критиками, и читателями. Перевод заслуженно был признан "классическим", читай - наиболее удачным и адекватным оригиналу (недаром он был опубликован в академической серии "Литературные памятники"). Переводчикам удалось найти "золотую середину" - сохранить дух истинно английского национального колорита и в то же время сделать сказку насколько можно доступной для русскоязычного читателя. Кое-что оказалось утеряно, но при переводе Кэрролла это неизбежно. Перевод рекомендуется старшеклассникам и взрослым. Тем же, кто хочет прояснить все "темные места" сказки стоит почитать демуровский перевод в сопровождении комментариев М. Гарднера.

"Аня в Стране Чудес")

"Как и все английские дети (а я был английским ребенком), Кэрролла я всегда обожал" - признавался автор "Лолиты". Тем не менее, несмотря на афишируемую "английскость", Набоков дал интересный пример перенесения кэрролловского нонсенса в российскую ментальность. 22 Алиса становится Аней, которая посылает подарки своим ногам в Паркетную ГУБЕРНИЮ, Белый Кролик носит титул ДВОРЯНИНА, ящерка Билль становится Яшкой, Мышь читает нудную главу из учебника не о Вильгельме Завоевателе, а о Владимире Мономахе и т. д. Однако наибольшая удача Набокова - это стихотворные пародии. Как уже говорилось Кэрролл пародировал в "Алисе" классические нравоучительные стишки своей эпохи и английский фольклор. Большинство из них уже позабыты самими англичанами, а для нас элемент пародии вообще пропадает. Набоков же просто заменил английскую "школьную программу" российской и пародировал (стараясь по возможности не отходить от оригинала) русскую классику и фольклор.23 Перевод вполне годится, как для детей, так и для любопытных взрослых, хотя адекватного представления об оригинале он не дает.

Перевод Б. Заходера ("Приключения Алисы в Стране Чудес")

"Будь моя воля, я назвал бы книжку, например, так: "Аленка в Вообразилии". Или "Аля в Удивляндии". Или "Алька в Чепухании". Ну уж, на худой конец: "Алиска в Расчудесии". Но стоило мне заикнуться об этом своем желании, как все начинали на меня страшно кричать, чтобы я не смел, И я не посмел!". Так написал знаменитый переводчик Борис Заходер в открывающей сказку "Никакой главе". Несмотря на это, он посмел многое, недаром назвав свой перевод излюбленным словом "пересказ". Но если пересказ "Винни-Пуха" вышел у Заходера все-таки достаточно близким к оригиналу, то на "Алисе" талантливый детский писатель оторвался во всю. Подобно Набокову Заходер приблизил книгу Кэрролла не только к русскому читателю, но и к советскому школьнику. Там, где возможно, переводчик вольно подыскивает русские эквиваленты, сохраняя при этом затейливо-причудливый дух сказки. Там, где замена уж слишком бы исказила суть книги, Заходер дает примечания (не такие заумные как у М. Гарднера, зато веселые и понятные детям). Детям же этот перевод в первую очередь и адресован.

"Алиса в Стране Чудес", "Алиса в Зазеркалье")

А вот здесь переводчик разошелся не на шутку - каламбуры и словесные парадоксы попадаются даже там, где они отсутствуют в оригинале. Вот это действительно "пересказ по мотивам". Чего стоит хотя бы покушение на священное имя Шалтая-Болтая, переведенного здесь как "Желток-Белток". Тем не менее, перевод Яхнина доставил мне немало приятных минут, хотя я бы и не советовал с него начинать, а уж тем более брать из него цитаты слишком уж далек он от оригинала.

Перевод В. Орла ("Алиса в Стране Чудес", "Алиса в Зазеркалье")

В этом переводе, в отличие от предыдущих, утеряно главное - легкость и игривость слога. Парадоксы и каламбуры здесь переведены "тяжеловато", сказки (особенно "Зазеркалье") излишне усложнены и авторски "интровертны". Знакомство с Кэрроллом с этого перевода не стоит начинать ни взрослым, ни детям.

Тем не менее, для такой книги, как "Алиса", ценен любой перевод, потому что "идеальное и единственное" переложение этой сказки невозможно по сути. Слава же героям, которые осмеливаются переводить "Алису", поэтому здесь, как говорил Додо, "победили все, и каждый достоин награды!".


"For the Snark was a Boojum, you see..."

"Доводилось им плыть и кормою вперед,
Что, по мненью бывалых людей,
Характерно в условиях жарких широт
Для снаркирующих кораблей".
"Охота на Снарка", пер. Г. Кружкова)

"Ибо Снарк был Буджум, понимаешь...". Именно с этой загадочной фразы началось создание третьего шедевра Кэрролла - поэмы "Охота на Снарка". В лучших традициях нонсенса поэма писалась с конца - первая придуманная строчка впоследствии стала финальной.

"Охота на Снарка" долгое время прозябала в тени популярности "Алис", хотя не уступала им ни в изящности, ни в абсурдности. Пожалуй, в абсурдности даже превосходила, ибо в поэме нет ни одного здравомыслящего персонажа. Ввиду полной "отвязности" поэмы ее сюжет можно передать только кратко, да он ничего и не прояснит.

Итак, Bellman (в разных переводах - Председатель, Благозвон, Балабон, Билли-Белл) собирает команду самых разнообразных колоритных персонажей, которых объединяет лишь то, что их имена начинаются на букву "Б" и все они горят страстным желанием поймать (зачем - вопрос для охотников некорректный) загадочного Снарка.

" - И слезлив, и труслив, и не очень умен, -

Но зато уж в охоте на Снарка силен,
В снарколовстве собаку он съел".
(пер. Л. Яхнина)

Что из себя представляет Снарк, команда представляет весьма смутно. Правда, капитану известны целых пять признаков диковинного существа:

"Пойдем по порядку: на вкус он хрустит,
Но тускло и как-то рывками,
Как тесный пиджак будит он аппетит,
Зато отдает светляками.

Он поздно встает, ибо времени нет -

Что утром съедает вчерашний обед,
А завтрак съедает на ужин.

Рискните, скажите при нем каламбур,
Поймете - ему не до шуток.

От шуток неистово жуток.

Он страшный завистник и кроме того
Есть две разновидности Змеря -
Он кусается, если есть шерсть у него,
".
(пер. В. Орла)

Имея на руках столь сомнительный "фоторобот", а также замечательную пустую карту "без намека на скучную сушу", безумная команда тем не менее как-то добирается до нужного острова и пускается на поиски Снарка. Однако их тревожит то, что на этом же острове можно встретить Буджума - то ли антагониста, то ли аналога Снарка - и при встрече с ним "попасть в НИКУДА и пропасть без следа", что в итоге и происходит с самым отчаянным "героем".

Вся эта фантасмагория написана столь сочным, легким и свободным языком, что при чтении и не слишком-то стремишься отыскать какой-то смысл. В отличие от "Алис", "Охота на Снарка" практически лишена неологизмов, если не брать в учет само имя Snark (синтез слов "snake" - "змея" и "shark" - "акула"), которое В. Орел остроумно перевел как "Змерь".

Несмотря на бессмыслицу самой "чистой пробы", нашлись такие исследователи, которые еще при жизни Додж-сона заподозрили в его невинной шутке "подвох" и начали усиленно искать скрытый смысл. Доходило до того, что охоту на Снарка-Буджума сравнили с "экзистенциальным стремлением к небытию".

"В чем смысл "Снарка"? Боюсь, мне нужен был не смысл, а бессмыслица! Как можно объяснить то, чего не понимаешь сам?",24 и в конце концов (видимо, со вздохом) сказал: "Какой бы смысл ни находили в этой книге, я его приветствую - в этом ее назначение!". Бедный наивный Доджсон! Он даже не подозревал, КАКОЙ смысл начнут находить в "Снарке" и "Алисе" зануды-умники поистине безумного XX века.


Состояние "жути"

" - Знаешь, милочка, мне надо достать карандаш
потоньше. Этот вырывается у меня из пальцев - пишет

- Разве это чепуха? - сказала Королева и затрясла
головой. - Слыхала я такую чепуху, рядом с
которой эта разумна, как толковый словарь!".
(Л. Кэрролл "Алиса в Зазеркалье")

"- Чем меньше смысла, - сказал Король, - тем лучше.
Нам, значит, не придется его искать".
(Л. Кэрролл Алиса в Стране Чудес" в пер. В. Орла)

К сожалению, к мудрому совету Короля очень мало кто прислушался. Не успели сказки Кэрролла привлечь внимание взрослой части населения, как тотчас им устроили "рентген и промывание желудка вместе с уринотерапией". Сначала "Алису" присвоили себе занудные викторианские ученые мужи.

"Любой образованный англичанин, в особенности англичанин, имеющий (что гораздо хуже) отношение к системе образования, торжественно заявит вам, что "Алиса в Стране чудес" - это классика. И, к нашему ужасу, это действительно так. Тот веселый задор, который во время каникул завладел душой математика, окруженного детьми, превратился в нечто застывшее и обязательное, словно домашнее задание на дето. Легкомысленные забавы логика, выворачивающего наизнанку все логические нормы, окостенев, сами - я произношу эти слова с трепетом - стали нормой. "Алиса" - классика; а это значит, что ее превозносят люди, которые и не думали ее читать. Ей обеспечено надежное место рядом с творениями Мильтона и Драйдена. Это книга, без которой не может считаться полной ни одна библиотека джентльмена; книга, которую потому он никогда и не рискнет снять с полки. Мне горько об этом говорить, но мыльный пузырь, выпущенный из соломинки поэзии в небо бедным Доджсоном в минуту просветленного безумия, стараниями педагогов лишился легкости, сохранив лишь полезные мыльные свойства".

"Льюис Кэрролл")

Лингвисты увидели в кэрролловских каламбурах и парадоксах зачатки будущей семиотики и семантики. А физики XX века всерьез размышляли над вопросом "Можно ли пить зазеркальное молоко?" и считали, что нашли (ура!) на него ответ.25 Английские богословы увидели в "Алисе" зашифрованные религиозные баталии (банка с апельсиновым соком, видите ли, символизирует ОРАНЖистов, а Бармаглот "может только выражать отношение британцев к папству"), а историки, соответственно, - исторические (младенец Герцогини, превратившийся в поросенка - это Ричард III Глостер, который имел на гербе кабана, а перекрашивание роз в саду - отзвуки войны Алой и Белой Розы).

А потом за дело взялись фрейдисты...

Тут уж несчастному математику досталось за все: и за любовь к детям, и за холостяцкую жизнь, и за буйную фантазию, и за "греховные ночные мысли", от которых он отвлекался сочинением головоломок. Вместо галантного щепетильного викторианского преподавателя перед нами предстал коварный потаенный педофил, отягощенный Эдиповым комплексом, "заторможенностью развития", "бегством в детство" и еще кучей психических расстройств. Тут еще подсуетился и Набоков, в безуспешных попытках стяжать американской славы настрочивший свою "Лолиту", где любитель "нимфеток" Гумберт отзывается о Кэрролле, как о своем "счастливом собрате".26

"Кэрролла обуревают темные страсти, которым он не может дать выхода в реальности, и именно это приводит к созданию столь странных сказок", считает американская писательница-феминистка Кэти Ройфи. Пол Шилдер в своих "Психоаналитических заметках об Алисе в стране чудес и Льюисе Кэрролле" сразу берет быка за... фаллос. Он считает, что именно... Алиса была символическим "мужским достоинством" оксфордского математика. Другой психоаналитик - Тони Голдсмит - считает стремление Алисы проникнуть в самую маленькую дверцу прямым указанием на тягу писателей к маленьким девочкам.

"Он любил девочек. Он раздавал им в письмах тысячи поцелуев. Он фотографировал детишек обнаженными", радостно хихикали психоаналитики. Да, любил. Да, раздавал. Да, фотографировал. Так что же теперь, обвинять в педофилии Сухомлинского, а в зоофилии - Джеральда Даррелла? Раздача поцелуев - вполне традиционная любезность (вы разве не целуете своих маленьких племянниц?), а раздача тысячи поцелуев - невинная шутка. Что до детских фото-"ню", так делались они исключительно с разрешения родителей и все негативы Доджсон либо этим родителям и отдал, либо уничтожил. Дело в том, что в викторианскую эпоху дитя считалось невинным ангельским существом, и фото обнаженных детей были весьма распространены и не несли на себе отпечатка извращенности.

К сожалению мне ПРИХОДИТСЯ писать о том, что Доджсон не оставил ни ОДНОГО фактического подтверждения для этих скользких подозрений. Сама мысль об этом, скорее всего, привела бы его в ужас! В своем дневнике Доджсон описал случай, когда он поцеловал девочку, но узнав, что ей целых 17 лет (в викторианской Англии девочки до 15 лет еще считались детьми) испугался, и со свойственной ему наивностью тотчас послал матери шутливое письмо, уверив, что подобный "казус" больше не повторится. Мать (подобно современным психоаналитикам) шутки не оценила.

Думаю, что наиболее близким к истине было утверждение М. Гарднера о том, что именно невинность и чистота подобной дружбы позволяла Доджсону чувствовать себя в компании детей свободно и раскованно.27

"нимфеток". В замечательной статье А. Борисенко и Н. Демуровой "Льюис Кэрролл: мифы и метаморфозы" ("Иностранная литература" №7, 2003г.) проводится мысль, что именно ханжеская викторианская мораль попыталась скрыть от общественности столь "неподобающие" для холостяка встречи со зрелыми дамами (такие же дружеские и невинные) и чрезмерно преувеличила роль Кэрролла как "друга исключительно детей". Впоследствии это желание не бросать "тень" на образ национальной знаменитости сослужило писателю плохую службу.

Сам Доджсон был выше таких подозрений, поэтому никогда не скрывал своей дружбы, как с девочками, так и с женщинами. "Ты не должна пугаться, когда обо мне говорят дурно, - писал он младшей сестре, до которой дошла какая-то сплетня о его взаимоотношениях с женщиной (не девочкой!), - если о человеке говорят вообще, то кто-нибудь непременно скажет о нем дурно".

"- Кому вы страшны? - сказала Алиса. - Вы ведь всего-навсего колода карт!".

То, что в англоязычных странах Кэрролл - самый цитируемый автор, после Библии и Шекспира, не удивляет. А что может быть универсальнее и вариативнее для цитирования, чем забавные, ничего не значащие произведения нонсенса. Но я не устану повторять, что прежде, чем лезть в ткань книги со скальпелем и пытаться ее анализировать (т. е. раскладывать на составляющие), необходимо сначала испытать удовольствие от НЕПОСРЕДСТВЕННОГО и ЦЕЛЬНОГО знакомства с произведением. Текст не должен рассматриваться ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО как препарируемый объект для своих личных нужд.

Последняя, и в целом неудачная, сказка Кэрролла "Сильви и Бруно" была построена на идее о трех физических состояниях человеческого сознания: первое

"жути") и третье

- когда человек, не осознавая реальности, полностью находится в Волшебной стране. Так вот, лучше всего находиться целиком либо в первом, либо в третьем состоянии, а "жуть" пусть остается уделом психоаналитиков.

Сказки Кэрролла, прежде всего, - искрящаяся игра фантазии, их чтение подразумевает радость от самого факта игры. "На самом деле они не учат ничему", говорил он. Поэтому РАССЛАБЬТЕСЬ и НА ПЕРЕМЕНУ!


Эпилог. Прощание с Белым Рыцарем

Какие-то дотошные "кэрролловеды" откопали даже тот факт, что 4 июля 1862 года погодка была отнюдь не жаркой, моросил дождь. А мне кажется, что Доджсон не лгал: для него этот день был действительно прекрасным, солнечным и счастливым. Алиса Лиделл с удовольствием слушала, мистер Чарлз Лютвидж Доджсон с удовольствием рассказывал. Какое им было дело до какого-то там дождя?

"- Никакого дождя не будет... по крайней мере ЗДЕСЬ! Ни в коем разе!

- А снаружи?

- Пусть себе идет, если ему так хочется. Мы не возражаем! И даже задом наперед, совсем наоборот!".

"Настоящая" Алиса прожила долгую жизнь и умерла в 1932 году. До-до-доджсон покинул этот мир значительно раньше - в 1898 году. Литературная Алиса из "Зазеркалья" распрощалась с Льюисом Кэрроллом на седьмой клетке, где он предстал в образе нелепого и доброго Белого Рыцаря - единственного персонажа, благожелательно отнесшегося к страннице по странному миру.

"Ты загрустила? - огорчился Рыцарь. - Давай я спою тебе в утешение песню.

- Она длинная, - ответил Рыцарь, - но очень, ОЧЕНЬ красивая! Когда я ее пою, все рыдают... или...

- Или что? - спросила Алиса, не понимая, почему Рыцарь вдруг остановился.

- Или... не рыдают...

Из всех чудес, которые видела Алиса в своих странствиях по Зазеркалью, яснее всего она запомнила это. Многие годы спустя сцена эта так и стояла перед ней, словно все это случилось только вчера: кроткие голубые глаза и мягкая улыбка Рыцаря, заходящее солнце, запутавшееся у него в волосах, ослепительный блеск доспехов, Конь, мирно щиплющий траву у ее ног, свесившиеся на шею Коня поводья и черная тень леса позади...".

ПРИЛОЖЕНИЕ:

Стихотворение-нонсенс "JABBERWOCKY" и его переводы

JABBERWOCKY

Twas brillig, and the slithy toves

All mimsy were the borogoves,
And the mome raths outgrabe

Beware the Jabberwock, my son!
The jaws that bite, the claws that catch!

The frumious Bandersnatch!

He took his vorpal sword in hand:
Long time the manxome foe he sought -
So rested he by the Tumtum tree

And, as in uffish thought he stood,
The Jabberwock, with eyes of flame,
Came wiffling through the tulgey wood,
And burbled as it came!


The vorpal blade went snicker-snack!
He left it dead, and with its head
He went galumphing back.

And hast thou slain the Jabberwock?

A frabjous day! Callooh! Callay!
He chortled in his joy.

Twas brillig, and the slithy toves
Did gyre and gimble in the wabe:

And the mome raths outgrabe.


БАРМАГЛОТ (пер. Д. Орловской)

Варкалось. Хливкие шорьки

И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове.

О бойся Бармаглота, сын!
Он так свирлеп и дик,

Злопастный Брандашмыг.

Hо взял он меч, и взял он щит,
Высоких полон дум.
В глущобу путь его лежит

Он стал под дерево и ждет,
И вдруг граахнул гром -
Летит ужасный Бармаглот
И пылкает огнем!


Взы-взы - стрижает меч,
Ува! Ува! И голова
Барабардает с плеч.

О светозарный мальчик мой!

О храброславленный герой,
Хвалу тебе пою!

Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,

Как мюмзики в мове.


ТАРБОРМОШКИ (пер. А. Щербакова)

Розгрень. Юрзкие хомейки

Айяяют брыскунчейки
Под скорячий рыжичас

"Сын мой, бойся Тарбормота!
Он когтист, клыкаст и лют.

Там ведь Цапчики живут!'

Быстрый меч берет он в руки
Стрембежит в лесной овраг,
И в овраге у корняги

Тяглодумчиво стоящий
Ожидает он и вот,
Бурворча, бредет сквозь чащу
Пламеглазый Тарбормот.


Голова летит долой!
С ней под мышку он вприпрыжку
Возвращается домой.

"Победитель Тарбормота!

Урробраво! Привеслава!
Говорит отец ему..."

Розгрень. Юрзкие хомейки
Просвертели весь травас.

Под скорячий рыжичас.


ДЖАББЕРВОККУШКА28(пер. В. и Л. Успенские)

Сварнело. Провко ящуки

Хворчастны были швабраки
Зелиньи чхрыли в издомлянке.

"Сын! Джаббервокка берегись:
Ужасны клюв его и лапа.

И опаужься Бендерцапа!"

Взяв свой чумеч, он шел на шум,
Искал врага кровавологи
И подле дерева Тумтум

Стоит грозумчив и гневок, -
Вдруг огнеглазый и рычащий,
Дымясь восторгом, Джаббервокк
Летит к нему глумучей чащей.


Чикчикает над Джаббервокком,
И вот с отрубленной главой
Герой несется торжескоком.

"Как? Он убил его? Смотри!

О, харара! О, харара!
Какой денек героеславый"...

Сварнело. Провко ящуки
Паробуртелись по вселянке;

Зелиньи чхрыли в издомлянке.


ВЕРЛИОКА (пер. Т. Щепкиной-Куперник)

Было супно. Кругтелся, винтясь по земле,

Тихо мисиков стайка грустела во мгле.
Зеленавки хрющали порой.

- "Милый сын, Верлиоки беги, как огня,
Бойся хватких когтей и зубов!

Hеукротно свиреп Драколов".

Вынул меч он бурлатный тогда из ножен,
Hо дождаться врага все не мог:
И в глубейшую думу свою погружен,

И пока предавался он думам своим,
Верлиока вдруг из лесу - шасть!
Из смотрил его - жар, из дышил его - дым,
И пыхтя, раздыряется пасть.


Он пронзил Верлиоку мечом.
Тот лежит неживой... А с его головой
Скоропясь, полетел он скачем.

- "Сын, ты зло погубил, Верлиоку убил!

Мой Блестянчик, хвала!.. Урла-лап! Кур-ла-ла!.."
Зауракал на радости он...

Было супно. Кругтелся, винтясь по земле,
Склипких козей царапистый рой.

Зеленавки хрющали порой.


УМЗАР (пер. В. Орла)

Сверкалось... Скойкие Сюды
Волчились у развел.

И крюх засвиревел.

"Ты Умзара страшись, мой сын!
Его следов искать не смей.
И помни: не ходи один
"

Свой чудо-юдоострый меч
Он взял и двинулся вперед,
Hо - полон дум - он под Зум-Зум
Раскидистый идет.


Явился Умзар огневой,
И он на Рыбцаря напал:
Ты слышишь звонкий вой?

Да, чудо-юдоострый меч

Зверой побрит, Герой спешит,
Спешит споржественно назад.

"Я побредил его, Старик!
Позволь, тебя я обниму!" -
"Вот это час, вот это миг!" -
Отец сказал ему.

Сверкалось... Скойкие Сюды
Волчились у развел.
Дрожжали в лужасе грозды,


ЗМЕЕГРЫЧ (пер. Л. Яхнина)

Червело. Ужные мрави
Кузали на снову.

Склюняя пелаву.

А длиннохрастый Змеегрыч
Уже рептит на зель,
И слышен плюстоустый злыч

И хребосклон темел. И бум
Гулел, как барабал.
Под дерным веревом Тум-Тум
Храбо Гатырь затал.


И зорк его смолел.
Он Змеегрычу мог отсвечь
Триныжды головел.

Стражись, ужалый Змеегрыч,

Но встречь заграчил воплый крыч
И рыклый крылый вой.

Звекнул - раз-раз! - плоострый щеч,
И грыкнул длиннохраст.

Ура! Свержит злобаст!

Червело. Ужные мрави
Кузали на снову.
За нисом прали курави,


БОРЧАРДЕС (пер. М. Вербицкого)

Однако яркалось, и смятные лаки
Кругались, разлавкие, в лазной овоче

И были есатые лямы ихочи.

"О бойся Борчардеса, сын, его зубы
Отточены остро и когти сверкают!
Ужасно внимание птицы Жубжубы
"

Берет поротрубенный меч и выходит
Он долго искал мердолагостной битвы
Hе может найти, и у дерева, вроде
Бамбам, он стоит в тишине и молитве


Он видит, как Борчердс, сдиревый и млявый
Шестит, громко брулькает, очи как зерна
Огня, раз и два - раз и ясь сквозь дубраву.

И сквозь, раз и два, раз и два, сквозь и через,

И мертвого здорона труп спрятав в вереск
Он с черепом мрачным домой пормошает.

"Приди ко мне, ангел, победою славен!
Смятение радости, плявная прелесть!
"
Он хрюкал с достоинством, радостью пенясь.

Яркалось превленье и смятные лаки
И кугом, разлавкие, в лазной асери,
Тополстые ляпкие полнокатаки


МОРДОЛАК (пер. Д. Коновальчика)

Ложбилась смуть у возлесов.
Смерчки клонялись в зем.

Был свышен хряпот всем.

Отрочье! Смрачен Мордолак,
Угрюмен и ловещ,
А в древнях створожит совраг -

Но, хватно задымая сеч,
Храбрелец в Златы влез
И поскачествовал навстречь
Там - тамошних древес.


И в ждаль уперив гляд,
Он зрел, как Мордолак трыщит
И огнемечет смрад!

Раз - два - лся крежет! Но гудар

И гряхнул головянный шмар,
Упадно дохоча!

О дерзновейший мой храбрёл!
Твой цветел горделик!

Как сподвиг твой велик!

Ложбилась смуть у возлесов.
Смерчки клонялись в зем.
Жельдей мурчащих горлосов


УБЕЩУР
(пер. Д. Манина)

Сустились умерки. В мраве
Куржились сомно петляки

Вопел у Воп-реки.

"Сын, Убещура берегись,
Его клыктей, глушей и грыл.
Звелее он, чем Птица Грысь,
"

Он встал с мечом, сказал "Рискнем!"
И день и ночь везде рискал.
Hо изнемог, и лег в тенек
Под старый Саксакал.


И птицы взмыли, орыбев -
То Убещур гремучий лез,
И изверкал огнев.

"Урай! Урой!" - вскричал герой,

И звей порух и тухлый дух
Из пусти испустил.

"Виват! Побейда! Бравево!
Извраг поврежен напровал!" -

Отец воскликовал.

Сустились умерки. В мраве
Куржились сомно петляки
И волосистый головей



" - Очень милые стишки, - сказала Алиса задумчиво, - но понять их не так то легко.
(Знаешь, ей даже самой себе не хотелось признаться, что она ничего не поняла).
- Наводят на всякие мысли - хоть я и не знаю, на какие... Одно ясно: кто-то кого-то здесь убил... А, впрочем, может и нет...".

Приблизительно такую же реакцию стихотворение "Jabberwocky" из 1 главы "Алисы в Зазеркалье" вызвало у критиков и читателей. Не знаю, на какие мысли оно навело читателей, но критики-лингвисты посвятили немало работ, посвященных структурному разбору "кто же кого убил". Несмотря на отдельные расхождения, все они сводятся к тому, что это абсурдное произведение - одно из ярчайших иллюстраций того, как сама структура языка может быть смыслообразующей и информативной, даже если использованные слова не имеют никакого смысла (помните филологическую шутку Л. Успенского про "глокую куздру, которая будланула бокра и кудрячит бокренка"). Как верно иронизировал сам Кэрролл: "Смысл этого фрагмента древней Поэзии темен; и все же он глубоко трогает сердце".

"слова-бумажники" ("Раскроешь, а там два отделения! Так и тут - это слово раскладывается на два!"). В расшифровке Шалтая первая строфа выглядит так: "Четыре часа пополудни. Скользкие и гибкие барсуки, похожие на ящериц и на штопоры, кружились в вихре и буравили траву возле песочных часов - перед ними, сбоку и сзади. Тощие и жалкие, напоминающие живую швабру птицы и потерявшие дорогу зеленые свиньи не то мычали, не то свистели, прерывая эти звуки чиханием". Что же, выходит более внятно, но вряд ли. менее абсурдно.

Оценивая этот шедевр нонсенса, М. Гарднер писал в "Аннотированной Алисе": "С тех пор были и другие попытки создать более серьезные образцы этой поэзии (стихотворения дадаистов, итальянских футуристов и Гертруды Стайн, например) - однако, когда к ней относятся слишком серьезно, результаты кажутся скучными. Я не встречал человека, который помнил бы хоть что-нибудь из поэтических опытов Стайн, но я знаю множество любителей Кэрролла, которые обнаружили, что помнят "Jabberwocky" слово в слово, хоть никогда не делали сознательной попытки выучить его наизусть".

В этом приложении собраны все найденные мною русские переводы этого стихотворения. И из них, по мнению многих критиков (и моему), лучше всего соблюсти словесную игру и обилие неологизмов с легкостью и затейливостью тона удалось в переводе Д. Орловской "Бармаглот". Хотя и здесь не обошлось без потерь: была утеряна птица Джуджуб и забавные восклицания отца ("Gallon! Callay!"). Те, кто желает подробнее ознакомиться с лингвистическим анализом перевода, могут обратиться к работе И. Галинской "Л. Кэрролл и загадки его текстов" >>>.

В заключение стоит сказать, что приведенный рисунок Д. Тенниела к балладе-нонсенсу должен был увенчать фронтиспис "Зазеркалья", но издатели сочли его слишком пугающим для детей.

Примечания.

"Семейным Шекспиром".

2 - А их у него, кроме Чарлза, было еще восемь (из трех сыновей Чарлз был самым старшим).

3 - По иронии судьбы многие изобретения Доджсона позже были переоткрыты заново. Достаточно вспомнить дорожные шахматы (которые втыкались в отверстия доски) или доску для писания в темноте (Доджсон называл ее "никтографом"). Наш герой также придумал собственную систему для запоминания чисел, и благодаря ей запомнил число "Пи" до 76-го знака!

4 - Для пытливых читателей представляю еще одну (довольно известную) задачку, которую Доджсон задал в письме знакомой девочке: "Если каждая из величин х и у в отдельности равна 1, то ясно, что 2 (х2 - у2) = О и что 5 (х -у) = 0. Следовательно, 2 (х2 - у2) = 5 (х - у). Разделив теперь обе части этого уравнения на (х - у), мы получим 2 (х + у) = 5. Но (х + у)= (1 + 1) = 2. Следовательно, 2 х 2 - 5. С тех пор, как этот тревожный факт стал мне известен, я потерял покой и сплю не более 8 часов за ночь и ем не ча we 3 раз в день".

Безусловно, в данном, с виду безупречном, рассуждении есть подвох. Найдете ли вы его?

"Советы роженице" и брошюры о неврозах и экземе.

6 - Напомним, что первое фото в мире было сделано в 1838 г. - всего через 6 лет после рождения Доджсона.

7 - Так, однажды, когда на берегу моря одну девочку намочила набежавшая волна, он подошел к ней с кусочком промокашки и галантно произнес: "Разрешите предложить? Чтобы Вы могли промокну ться...".

8 - Доджсон был неутомимым эписто-лярием. Он даже придумал систему учета всей своей огромной корреспонденции. Именно благодаря ей мы узнали, что с 1861 года наш герой отослал около 99 тысяч писем!

9 - Здесь, ранее и далее сказки об Алисе даются в пер. Н. Демуровой (кроме отдельно оговоренных случаев).

"Мы полагаем, что любой ребенок будет скорее недоумевать, чем радоваться, прочитав эту неестественную и перегруженную всякими странностями сказку...".

(рецензия из журнала "Atheneum")

11 - Вообще-то Доджсон за всю свою жизнь опубликовал 256 книг, а славу ему принесла лишь та, насчет издания которой он так долго сомневался.

12 - Отдавая должное забавности Диснеевской "Алисы", этого оттенка американский мультфильм был лишен напрочь.

13 - К слову, из всех моих знакомых, я встретил лишь трех-четырех человек, которые получали удовольствие от Кэрролла, и только одного, который испытывал то же восхищение, что и я.

"Приключения Алисы под землей") столь долго перерабатывался автором для печати. Например, был добавлен знаменитый Чеширский Кот, сцена Безумного Чаепития и придающая повествованию более-менее стройный финал сцена Суда над Валетом.

15 - В оригинале сказки - Робина Утки (англ. Duck - утка).

16 - Доджсона даже когда-то заподозрили в романтических чувствах к ней, в связи с частым посещением дома Лиделл. Мы-то знаем, что на самом деле Доджсон навещал девочек.

17 - Стоит сказать, что улыбающийся кот никогда не был для меня камнем преткновения, так как мне с детства и так казалось, что все коты улыбаются.

18 - Впрочем, споры о ее происхождении весьма противоречивы. Одни считают, что причиной для этого послужили вывески над тавернами графства Чешир со скверно намалеванными леопардами. Другие - что чеширским сырам раньше придавали форму улыбающихся котов.

"свободное от нонсенса время" целиком разделял мысли, высказанные в этих "стихах", и его пародии вызваны, в первую очередь, невинной любовью к игре, а отнюдь не желанием опорочить "исходники".

20 - В связи с этим стихом в отечественной переводческой практике произошел настоящий "перевертыш" в духе Кэрролла, когда впервые перевод "первоисточника" был произведен Д. Орловской именно для комментариев к "Алисе" и специально был стилизован под пародию(!), переведенную Чуковским.

21 - "- А-а-а-а! - кричала Королева. - Кровь из пальца! Хлещет кровь!

- Что случилось? - спросила Алиса, как только Королева замолчала, чтобы набрать воздуха в легкие. - Вы укололи палец?

- Еще не уколола, - сказала Королева,

- Когда вы собираетесь сделать это?

- спросила Алиса, с трудом сдерживая смех.

- Сейчас буду закалывать шаль и уколю, - простонала бедная Королева. - Брошка отколется сию минуту! А-а-а-а! Тут брошка действительно откололась, ... острие соскользнуло, и Королева уколола себе палец.

- Вот почему из пальца шла кровь, - сказала она с улыбкой Алисе. - Теперь ты понимаешь, как все здесь происходит!

- спросила Алиса, снова готовясь зажать уши.

- Я уже откричаласъ, - ответила Королева. - К чему начинать все сначала?".

22 - Первый российский перевод "Алисы" (1879 г.) носил еще более русифицированное название: "Соня в царстве дива".

23 - Вот как, например, звучит кэрроловский "Папа Вильям" в переложении Набокова:

" - Скажи-ка, дядя, ведь недаром

Тебя считают очень старым:

Ведь, право же, ты сед И располнел ты несказанно. Зачем же ходишь постоянно На голове? Ведь, право ж, странно

Шалить на склоне лет!".

24 - Известно, что когда иллюстратор "Снарка" Генри Холидей изобразил Буджума, Доджсон запротестовал, ведь Буджум по его задумке совершенно непредставим. Тем не менее, после смерти автора иллюстрация "того, кем оказался Снарк" все-таки была опубликована.

26 - "... я вспоминал, с болезненной усмешкой, далекое мое, доверчивое, додолоресовое былое, когда я бывал обманут драгоценно освещенным окном, за которым высматривало мое рыщущее око - неусыпный перископ постыдного порока - полуголую, застывшую, как на кинопленке, нимфетку с длинными волосами Алисы в Стране Чудес (маленькой прелестницы более счастливого собрата), которые она как раз, по-видимому, начинала или кончала расчесывать".

(В. Набоков "Лолита")

27 -"Кэрролла же потому и тянуло к девочкам, что в сексуальном отношении он чувствовал себя с ними в полной безопасности. От других писателей, в чьей жизни не было места сексу (Торо, Генри Джеймс), и от писателей, которых волновали девочки (По, Эрнест Даусон), Кэрролла отличает именно это странное сочетание полнейшей невинности и страстности. Сочетание уникальное в истории литературы".

(М. Гарднер "Аннотированная Алиса")

"y" в слове "Jabberwocky" в английском языке придает слову ласкательный уменьшительный оттенок.