Безелянская А.
ХОЛОДНЫЙ ДОМ» ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА
Студенческий меридиан
Номер 01, 2007
http://www.stm.ru/archive/523/
С детских лет писатель мечтал о теплом и уютном доме, о достатке. А когда пришел успех и появилась возможность обустроить свой быт, он оказался совершенно беспомощным. Дом Диккенса был красив, но холоден.
Вся его жизнь свелась к работе, к добыванию денег, ибо он страшно боялся нищеты, в которой прошло его детство. Энергия Диккенса была неистощима. Он выпускал роман за романом, открывал и редактировал журналы, устраивал публичные чтения своих произведений. И преуспел в этом, поскольку был очень артистичен, пленял красотой, блеском глаз, живостью.
Но успех не вскружил ему голову. Диккенс был скромным, милым и компанейским человеком, приносящим радость. Но... не тепло. Его дом оставался холодным. Его не могли согреть толстые ковры, а роскошные гардины с фестонами не создавали уюта. Кричащая роскошь дома, званые обеды шокировали изобилием. И все-таки – холод. Почему, спросите вы. Попробуем разобраться.
Венчание состоялось 2 апреля 1836 года в церкви Святого Луки в Лондоне. Девятнадцатилетняя Кэт, дочь Джорджа Хогарта, редактора «Ивнинг кроникл», была необыкновенно хороша: темные локоны, бледное лицо, мечтательный взгляд прекрасных мерцающих глаз. Жених... Рассказывают, что один господин, впервые увидевший Диккенса, воскликнул: « Какое удивительное лицо! – и, пораженный, продолжил: – В нем как будто соединена жизнь и душа пятидесяти человеческих существ!»
Женитьба на Кэт как бы подводила черту под прошлым, полным нужды и унижения. Впереди – целая жизнь. Как оказалось, долгая и трудная.
Самая бурная фантазия писателя не способна порой придумать коллизии, которые создает сама жизнь. Судьба Диккенса тому яркое подтверждение. Но именно эта фантастически необычная судьба и дала пищу его великим творениям.
Первые романтические чувства Чарльз испытал в 17 лет. Мария Биднелл была почти ровесницей, но девушки всегда взрослее своих сверстников. И 18-летняя красавица играла с юношей, с его любовью, но не рассчитала: Чарльз был чрезвычайно гордым, можно сказать – обостренно гордым. После четырех лет борьбы за ее расположение юноша оставил Марию.
Первый опыт имел довольно печальные последствия. Диккенс решил, что никому не позволит играть своими чувствами, и научился так подавлять и скрывать эмоции, что даже к собственным детям был не в состоянии открыто проявлять любовь, при этом с такой теплотой и нежностью создавая детские образы в своих романах.
некогда красивую женщину. Больше они не встречались, но ее образ навсегда остался в памяти писателя и послужил прототипом Доры в романе «Давид Копперфильд».
С годами изменилось отношение Диккенса к женщинам. Он все чаще позволял любить себя. Этим он руководствовался и в выборе жены. Ему нужна любящая жена, мать его детей, хорошая хозяйка. Кэт согласилась на эти условия.
Потом биографы единодушно обвинят ее: «Плохая жена. Не подходит Диккенсу». Вы, видимо, заметили, что биографы обычно лучше знают, что нужно их героям. Впрочем, сам Диккенс тоже признавался другу: «Я чувствую, что есть одно счастье в жизни, которое я не узнал, – счастье в супружестве». Отсюда и холодный дом? Но разве только Кэт в том повинна?
Диккенс был мало знаком со своей будущей женой, его пленила красота девушки. Поговаривали даже, что не только красота, но и положение ее отца, в газете которого он печатался. Впрочем, не будем слушать обывателей, но обратим внимание на странности этого брака.
Уже в первые месяцы оказалось, что молодые абсолютно не подходят друг другу. Спокойная, рассудительная, здравомыслящая Кэт не понимала импульсивного мужа, считала причудами резкую смену его настроений: от бурной веселости до полного погружения в себя. Диккенса возмущала ее любовь к светской жизни, а Кэт не выносила его друзей.
«Г-жа Диккенс, – писал А. Н. Анненский, – ничего не имела против литературной деятельности мужа, приносившей значительный доход, но ей хотелось жить жизнью леди спокойно, благоприлично, принимая у себя избранное общество». Диккенс не терпел это общество. «Он ставил все вверх дном в доме, чтобы превратить свою квартиру в домашний театр, он целые дни проводил с художниками и актерами и отказывался от сближения с аристократами».
Выход всегда можно найти. И Диккенс вскоре научился обходиться без жены. Он полюбил одинокие прогулки по Лондону в любую погоду, особенно в сумерки, когда темнота, окутывавшая город, рождала в нем фантазии. Однако его натура не была расположена к одиночеству. Он жаждал внимания, любви, понимания. Возможно, эта душевная пустота в отношениях с женой и способствовала сближению с ее младшей сестрой Мэри.
В 1837 году, после рождения первенца, семья переехала в новую, более обустроенную квартиру. Чарльз настоял, чтобы с ними жила Мэри. Но эта девушка не могла стать помощницей замужней сестре. Судя по всему, она страдала врожденным пороком сердца. Так что же побудило Диккенса взять ее в свой дом? Позднее он сам ответил на этот вопрос: «Она была душой нашего дома. Нам следовало бы знать, что мы были слишком счастливы все вместе. Я потерял самого нежного друга, дорогую девочку, которую любил нежнее, чем любое другое живое существо. Словами нельзя описать, как ее мне не хватает, и ту преданность, которую я к ней питал».
Мэри скончалась от сердечного приступа у него на руках, когда ей едва исполнилось 18. Чарльз снял с руки девушки маленькое колечко и надел его на свой палец. Он никогда не снимал его, «обручившись» таким образом со своей возлюбленной. На надгробии он сделал надпись, из которой очевидно его желание быть похороненным рядом с нею. Спустя время Чарльз написал матери Мэри (своей теще!): «В течение многих месяцев после смерти Мэри я мечтал о ней, иногда она являлась ко мне как дух, иногда – как живое существо, но никогда в этих грезах не было и капли горечи, которая наполняет мою земную печаль; скорее это было какое-то тихое счастье, настолько важное для меня, что я всегда шел спать с надеждой увидеть ее в этих образах... Мысль о ней стала неотъемлемой частью моей жизни и неотделима от нее, как биение моего сердца».
При описании Нелли (роман «Лавка древностей») перед писателем постоянно всплывало воспоминание о Мэри, он вновь и вновь переживал горечь утраты: «... Старые раны болят... Мне представляется, будто дорогая Мэри умерла только вчера».
«припасть к ее одеждам». Кэт смирилась. Она вела хозяйство, растила детей, а их было девять. Обвинив Кэт в равнодушии к творчеству мужа, биографы Диккенса оставили за скобками ее нравственные терзания, которые, возможно, и превратили некогда романтическую девушку в «вялое, сварливое и раздраженное существо». Биографы предъявляют счет Кэт, забывая о ее правах. Согласитесь, что его платоническая любовь к Мэри и воспаленная память об умершей еще более оскорбительны, чем пылкая страсть к красивой полнокровной сопернице. А ведь и такие тоже были!
Надо отдать должное Диккенсу – он понимал состояние жены, был прозорливее своих будущих исследователей: «Бедная Катерина и я, мы не созданы друг для друга, и этого нельзя изменить. Главное не то, что она делает меня несчастным, а то, что я делаю ее несчастной. (Удивительно, почему биографы не слышат его?) Она всегда одинакова, всегда любезна и уступчива, но мы совсем не рождены для тех уз, которые соединяют нас. Она была бы тысячу раз счастливее, если бы вышла за другого человека, и это было бы лучше для нас обоих. У меня часто болит за нее сердце, когда я думаю, как это грустно, что она встретила меня на своем пути». И далее категорически: «... ничто не может нас сблизить. Ее темперамент не подходит к моему. Я знаю, что я во многом виноват, что у меня тяжелый, неровный характер, но теперь уже ничто не может изменить меня, кроме все изменяющей смерти». И предупреждает: «Мы дошли до полного банкротства». Так писал он своему близкому другу.
Но Диккенс не только скорбел об ушедшей Мэри. Его экзальтированная писательская душа требовала и новых ощущений. Вы помните, какое главное «обвинение» бросил он жене – одинакова?! Всегда предсказуема. А непредсказуемый Чарльз влюбляется в... королеву!
В начале 1840 года, во время бракосочетания королевы Виктории, он поверг в недоумение друзей, признавшись, что безнадежно влюблен в нее: «Я окончательно погибший человек, я ничего не могу делать! Я перечитывал «Оливера», «Пиквика» и «Никольби». Чтобы собрать свои мысли, я приготовился к новой работе, все напрасно. Сердце мое в Виндзоре, летит за милой. Присутствие жены мучит меня, мне тяжело видеть родных, я ненавижу свой дом...»
В течение месяца он находился в подобном состоянии, размышляя, не утопиться ли ему, не броситься ли под экипаж... А может быть, стать заговорщиком?
«В моем сумасшествии никто не сомневается, это считается фактом доказанным, спорят только о том, в какую больницу меня свезти. Так как эта история возмущает несколько добрых душ, то я считаю своей обязанностью заявить, что бедный безумец узнал о ней у себя дома, в кругу семьи, и что подробности об его интимной жизни дали повод к бесконечному веселью, бесчисленным шуткам и остротам друзей».
Но если историю с влюбленностью в королеву Великобритании можно отнести к любовно-творческой мистификации, поскольку Диккенс явно тяготел к актерству и в юности только случай не позволил ему поступить в театр, то встреча с 18-летней актрисой Элен Тернан была вполне реальной и чувственной. Их отношения не стали секретом для общества. Говорили даже, что у них родился ребенок, умерший во младенчестве.
А что Кэт? Она ревновала, терпела, она чувствовала себя несчастной. Они оба были виноваты. Слишком много времени Диккенс уделял своим переживаниям, слишком часто оставлял Кэт наедине с многочисленными беременностями. И слишком уж терпеливой была жена. Но точку в их отношениях поставила Джорджина, третья сестра. Воистину страсти по трем сестрам...
Девочка подросла, похорошела, стала удивительно похожа на Мэри. Чарльз не смог остаться равнодушным, и Джорджина переехала в их дом. Она стала заниматься детьми, а те были в восторге от молоденькой тетушки, такой веселой и жизнерадостной. В восторге и Чарльз: «По вечерам, когда мы сидим у камина, Кэт, Джорджина и я, кажется, что снова вернулись старые времена».
Кэт однако не в восторге. Она более не хочет терпеть. Развод стал фактом. Джорджина – добрая фея, жена – изгой. Сестры не разговаривали почти 20 лет, пока Диккенс не скончался в 1870 году на руках Джорджины. Она посвятила ему свою жизнь, отказавшись от замужества и от материнства.
Писательница Герд Реймерс приводит слова его дочери: «Нет, женщин он так и не понял». Не понял Диккенс и сестер Хогарт. А ведь так убедителен в своих романах!
Анна БЕЗЕЛЯНСКАЯ