Валентин Антонов
Наизусть читаем Киплинга…
1. «If» — «Если»
http://www.vilavi.ru/pod/080809/080809.shtml
Песня Владимира Высоцкого, которую вы, надеюсь, слушали, называется «Марш космических негодяев». Наверное, найдётся ещё немало людей, которые считают, что только негодяям и пристало «наизусть читать Киплинга», этого «певца империи» с его «консервативно-охранительными общественными взглядами» и едва ли не предтечу нацизма. Да только вот несколько смущает, что «негодяи» у Высоцкого, наряду с Киплингом, наизусть читают и Пушкина — ведь не самая плохая компания получается, не правда ли?..
Киплинга мы знаем мало. «Маугли» знаем, конечно. «Пыль-пыль-пыль» знаем. «Дурака» знаем. «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут» знаем. Ещё два-три стихотворения знаем. Быть может, знаем, что и это вот — тоже Киплинг:
И вдвоем по тропе, навстречу судьбе,
Не гадая, в ад или в рай.
Так и надо идти, не страшась пути,
Хоть на край земли, хоть за край!
Человек очень непростой и даже трагической судьбы, талантливейший писатель, который уже в сорок два года стал нобелевским лауреатом, Редьярд Киплинг пережил и ослепительный взлёт, и сокрушительное падение, и неприкрытый бойкот со стороны своих коллег. Когда он умер, то в церемонии прощания с ним в Вестминстерском аббатстве не принял участие ни один из крупных английских писателей того времени — его современников.
Время всё расставило потом по своим местам. Вопреки всем критикам, Киплинга продолжают «читать наизусть» не только в Англии, но и по всему миру. Что же касается Англии… На стыке тысячелетий корпорация БиБиСи задала своим радиослушателям вопрос о лучших, по их мнению, стихах английских поэтов. Так вот, самым любимым стихотворением англичан, согласно этому опросу, оказалось стихотворение Киплинга с коротким и резким названием «If» — «Если»:
Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Великодушней и мудрей других.
Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твоё же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена, и снова
Ты должен всё воссоздавать с основ.
Умей поставить, в радостной надежде,
На карту всё, что накопил с трудом,
Всё проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том;
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно всё пусто, всё сгорело.
И только Воля говорит: «Иди!»
Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег, —
Тогда весь мир ты примешь, как владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!
Самый известный среди множества других, этот перевод Лозинского называется «Заповедь». И недаром он называется именно так, а не как оригинальное стихотворение Редьярда Киплинга — «Если». Перевод этот неплохо передаёт содержание каждой строфы стихотворения Киплинга, но вот форма перевода Лозинского настолько другая, что она, на мой взгляд, существенным образом искажает сам образ того человека, от лица которого произносятся все эти — довольно ведь громкие, не правда же? — слова. В переводе Михаила Лозинского появились отсутствующие у Киплинга пафос и напыщенность, появилась неуместная назидательность не ведающего сомнений человека, который торжественно возвещает именно что заповеди, зато куда-то иcчезли простота и мужественность строчек Киплинга.
«Делай то и делай это», — говорится в переводе Лозинского. Киплинг же более мудр и не столь категоричен: «Если ты сможешь сделать то и сделать это». Сделать всё это трудно, очень трудно, но если ты сможешь, если ты постараешься и сможешь, то…
Нет, вовсе не случайно и стихотворение своё Киплинг назвал «If» — «Если», и само это слово появляется в тексте аж 13 раз:
If you can keep your head when all about you
Are losing theirs and blaming it on you,
If you can trust yourself when all men doubt you,
But make allowance for their doubting too;
If you can wait and not be tired by waiting,
Or being lied about, don't deal in lies,
Or being hated, don't give way to hating,
And yet don't look too good, nor talk too wise:
If you can dream — and not make dreams your master;
If you can think — and not make thoughts your aim;
If you can meet with Triumph and Disaster
If you can bear to hear the truth you've spoken
Twisted by knaves to make a trap for fools,
Or watch the things you gave your life to, broken,
And stoop and build'em up with worn-out tools:
If you can make one heap of all your winnings
And risk it on one turn of pitch-and-toss,
And lose, and start again at your beginnings
And never breathe a word about your loss;
If you can force your heart and nerve and sinew
To serve your turn long after they are gone,
And so hold on when there is nothing in you
Except the Will which says to them: «Hold on!»
If you can talk with crowds and keep your virtue,
Or walk with Kings — nor lose the common touch,
If neither foes nor loving friends can hurt you,
If all men count with you, but none too much;
If you can fill the unforgiving minute
With sixty seconds' worth of distance run,
Yours is the Earth and everything that's in it,
— which is more — you'll be a Man, my son!
Конечно, Лозинский всё это прекрасно понимал. Но дело в том, что в попытке передать оригинал переводчику приходится решать сразу несколько задач. Так, у Киплинга слово «If» всюду стоит в начале строки, и оно всюду образует безударный слог. Поставь вместо «If» слово «Если», на первый слог которое приходится ударение, — и сразу же нарушится ритмика оригинального стихотворения. Чем-то приходится жертвовать — возможно, Лозинский пожертвовал не тем…
А вот другой известный переводчик, Маршак, нашёл выход в том, что слово «If» всюду заменил на словосочетание «И если», начинающееся тоже с безударного слога. И пусть киплинговский один слог вынужденно превратился в три, но зато всё остальное осталось так, как в оригинале:
О, если ты покоен, не растерян,
Когда теряют головы вокруг,
Когда в тебя не верит лучший друг,
И если ждать умеешь без волненья,
Не станешь ложью отвечать на ложь,
Не будешь злобен, став для всех мишенью,
И если ты своей владеешь страстью,
А не тобою властвует она,
И будешь твёрд в удаче и в несчастье,
Которым, в сущности, цена одна,
Твоё в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, можешь снова —
Без прежних сил — возобновить свой труд,
И если ты способен всё, что стало
Всё проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрёл,
И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперёд нестись,
И только воля говорит: «Держись!» —
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, —
Земля — твоё, мой мальчик, достоянье!
И более того, ты — человек!
«my son», которым Киплинг заканчивает своё стихотворение, достаточно буквально: «мой сын», «мой мальчик». Очень многие полагают, что это стихотворение, впервые опубликованное в 1910 году, Киплинг адресовал своему единственному сыну Джону (его сделанную чуть позже фотографию в военной форме вы видите вверху справа). Скорее всего, это не совсем так, но фактом остаётся то, что стихотворение своё — пусть даже оно и было написано гораздо раньше — Редьярд Киплинг, каким мы его знаем, в 1910 году вполне мог бы адресовать и своему горячо любимому сыну-подростку.
На снимке, сделанном в 1898 году, мы видим совсем маленького Джона — он в центре — вместе со своими сёстрами.
Летом 1914 года, когда началась мировая война, Джону Киплингу не исполнилось ещё и семнадцати. Вся страна читала стихи его отца, нобелевского лауреата и всемирно известного писателя. Врачебная комиссия отказала Джону в поступлении на военную службу — во-первых, по причине его юного возраста, а во-вторых, у Джона было очень неважное зрение. Тогда его отец привёл в действие все свои связи. Один из его друзей со времён ещё англо-бурской войны, лорд Робертс («старый Боб» из романа Буссенара «Капитан Сорви-голова»), был в то время шефом корпуса ирландской гвардии, и он не смог отказать своему другу в его настойчивых хлопотах. Сыну нобелевского лауреата нашлось-таки место во вновь формируемом 2 батальоне ирландской гвардии. В 1915 году младший лейтенант ирландских гвардейцев Джон Киплинг высадился на французский берег. Его ждал фронт…
Письмо, которое он отослал домой из Франции 25 сентября 1915 года, заканчивается так:
Скорее всего, на какое-то время это будет моим последним письмом, так как на следующей неделе возможностей писать письма у нас не будет, но я постараюсь послать открытку.
На следующей неделе возможностей писать письма у нас не будет… Именно 25 сентября англо-французские войска — в рамках так называемой «третьей битвы при Артуа» — начали наступление на позиции германской армии в северной Франции, и ирландские гвардейцы приняли в этом наступлении самое непосредственное участие. На другое утро имена погибших в первый же день британских солдат заполнили в «Таймс» четыре колонки. В последующие дни ожесточённые попытки прорвать немецкий фронт были продолжены.
Представленный незадолго до этого к званию «лейтенант», Джон Киплинг так и не дождался официального присвоения ему этого звания. Два дня спустя, 27 сентября 1915 года, ведя своих солдат в очередную атаку под жестоким пулемётным огнём, он был убит. Тело его в тех условиях обнаружить не удалось, и поэтому вначале он был признан пропавшим без вести.
Настойчивые попытки союзников хоть где-нибудь прорвать той осенью линию немецкой обороны успехом не увенчались. Вскоре их наступательная операция была прекращена, и на всём франко-германском фронте наступило затишье…
Потеря единственного сына надломила Редьярда Киплинга. Все годы, которые судьба ему ещё оставила, Киплинг безуспешно старался отыскать Джона хотя бы среди убитых. Погибшие в сентябре и в октябре 1915 года британцы были потом похоронены недалеко от места боёв, на одном из воинских кладбищ во Франции. Киплинг был на этом кладбище. Среди прочих он наверняка видел там и такую надпись на надгробном камне: «Неизвестный лейтенант ирландской гвардии». Но кто был этот лейтенант — Редьярд Киплинг до конца своих дней так и не узнал…
«неизвестным лейтенантом» был Джон Киплинг. Надпись на камне была тогда же изменена, именно её вы видите на снимке.
Но другие эксперты считают, что тот «неизвестный лейтенант», чьи останки были найдены на поле боя, никак не мог быть Джоном Киплингом, поскольку по воспитанию своему он никогда бы не надел формы со знаками отличия лейтенанта — звания, к которому он был только лишь представлен, но ещё не был в нём утверждён…
2. «The Vampire» — «Дурак»
http://www.vilavi.ru/pod/260211/260211.shtml
Начнём мы со знаменитого стихотворения Константина Симонова. Будем знакомы — «Дурак»:
Дурак
(Впрочем, как Вы и Я)
Тряпкам, костям и пучку волос —
Всё это пустою бабой звалось,
Но дурак её звал Королевой Роз
О, года, что ушли в никуда, что ушли,
Головы и рук наших труд —
Всё съела она, не хотевшая знать
(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),
Что дурак растранжирил, всего и не счесть
(Впрочем, как Вы и Я) —
Будущность, веру, деньги и честь.
Но леди вдвое могла бы съесть,
— на то он дурак и есть
(Впрочем, как Вы и Я).
О, труды, что ушли, их плоды, что ушли,
И мечты, что вновь не придут, —
Всё съела она, не хотевшая знать
— не умевшая знать),
Ни черта не понявшая тут.
Когда леди ему отставку дала
(Впрочем, как Вам и Мне),
Видит Бог! Она сделала всё, что могла!
Он жив. Хотя жизнь ему не мила.
(Впрочем, как Вам и Мне.)
В этот раз не стыд его спас, не стыд,
Не упрёки, которые жгут, —
Что не знала она и что знать она
Ни черта не могла тут.
Очень приятно, очень приятно… Тем более, что мы давным-давно знакомы, не правда ли?..
Константин Симонов перевёл несколько стихотворений Киплинга: «Серые глаза — рассвет…», «Общий итог», «Добровольно «пропавший без вести»… Скорее, вдохновился стихами Киплинга, нежели перевёл их. Как заметил писатель Евгений Витковский, который ведь и сам переводил стихи Киплинга, «Если это переводы — то всех поэтов, от Багрицкого и Тихонова до Фазиля Искандера и Александра Галича (последнего особенно), целиком можно объявить «переводчиками Киплинга»…
«Дурак» представляет собой, в этом смысле, исключение: это именно что перевод, выполненный Симоновым мастерски и очень точно. И поэтические образы, и форма, и последовательность строф, и даже ритм стиха — всё здесь максимально приближено к оригиналу.
Всё — кроме, казалось бы, пустяка: кроме названия. Киплинг, хотя и написал практически то же самое, что мы видим в переводе Константина Симонова, предпочёл, однако, озаглавить своё стихотворениё совсем-совсем иначе: «The Vampire» — «Вампир»:
The Vampire
A fool there was and he made his prayer
(Even as you and I!)
(We called her the woman who did not care),
But the fool he called her his lady fair —
(Even as you and I!)
Oh the years we waste and the tears we waste
Belong to the woman who did not know
(And now we know that she never could know)
And did not understand!
A fool there was and his goods he spent
Honour and faith and a sure intent
(And it wasn't the least what the lady meant)
But a fool must follow his natural bent
(Even as you and I!)
And the excellent things we planned
Belong to the woman who didn't know why
(And now we know that she never knew why)
And did not understand!
(Even as you and I!)
Which she might have seen when she threw him aside —
(But it isn't on record the lady tried)
So some of him lived but the most of him died —
And it isn't the shame and it isn't the blame
That stings like a white-hot brand —
It's coming to know that she never knew why
(Seeing, at last, she could never know why)
Повторяю, в тексте стихотворения ни о каких таких «вампирах» даже и речи нет, даже самого этого слова там нет и в помине. И вот подишь ты — «Вампир»…
На самом деле, происхождение такого названия объясняется довольно просто. Родственник Киплинга по материнской линии, художник Филипп Берн-Джонс, готовил в 1897 году в Лондоне свою персональную выставку, на которой, в частности, предполагал выставить и картину, названную им — «Вампир». На картине изображена «роковая женщина», которая торжествующе и демонически улыбается у едва ли не бездыханного тела некоего, прямо скажем, «дурака».
Многие современники находили несомненное портретное сходство изображённой на картине «роковой женщины» с британской актрисой по имени Патрик Кэмпбелл, с которой Берн-Джонс состоял в романтических отношениях, прерванных потом по её инициативе. Ну, вот, собственно говоря, и всё… Вероятно, Киплинг знал об отношениях своего кузена с актрисой несколько больше нас, и картина произвела на него столь сильное впечатление, что написанное в развитие темы стихотворение он без раздумий назвал точно так же — «Вампир». Впервые это стихотворение было опубликовано в апреле 1897 года в… каталоге персональной выставки Берн-Джонса.
Замечу между прочим, что Патрик Кэмпбелл была ровесницей Киплинга, и была она несколько моложе Филиппа Берн-Джонса, но пережила их обоих, скончавшись в 1940 году. После 1897 года Берн-Джонс много раз выставлял свои полотна и в Лондоне, и в Париже, но самым известным его произведением является именно «Вампир» — и его известность и популярность в значительной мере объясняются, вероятно, одноимённым стихотворением Редьярда Киплинга.
«Вампира» в одночасье стали известны миллионам людей, а само название этого его стихотворения породило новое слово, которым стали с тех пор обозначать давным-давно известное явление. Слово это и теперь ещё является чрезвычайно популярным: Вамп
В начале 1915 года голливудская киностудия Уильяма Фокса выпустила в прокат фильм, название которого буквально цитирует начальные слова стихотворения Киплинга — «A fool there was» («Жил-был дурак»). Собственно, непосредственной литературной основой этого кинофильма является не стихотворение само по себе, а пьеса американского сценариста Портера Эмерсона Брауна с тем же названием, написанная им несколько ранее под впечатлением от киплинговского «Вампира». В фильме, как и в пьесе, рассказывается история «роковой женщины», безжалостно и цинично соблазняющей мужчин. В титрах кинофильма эта женщина названа просто и без затей: «вампир». Вообще, авторы этого «немого» фильма сочли возможным продемонстрировать на экране даже строки стихотворения «The Vampire». Зритель смотрел фильм и читал стихи Киплинга.
В роли «вампира» снялась начинающая кинозвезда Теда Бара, которой к тому времени было уже под тридцать. Еврейка по отцу, Теда Бара родилась в семье эмигрантов, выходцев из Европы. Её яркая внешность привлекла внимание режиссёра Фрэнка Пауэлла, который увидел в ней типаж «роковой женщины» и постарался выжать из начинающей киноактрисы всё что возможно.
А выжимать, и в самом деле, было что. Её нарочито грубоватая, вызывающая красота, которую теперь мы назвали бы, пожалуй, и вульгарной, те откровенно эротические образы, которые она воплощала на экране, — всё это действовало на кинозрителей тех лет подобно тарану. В короткий срок Теда Бара превратилась в суперзвезду первой величины, всерьёз соперничая по популярности даже с такими гигантами, как Чарли Чаплин. Её кинобоссы радостно подсчитывали барыши, вновь и вновь предлагая зрителю столь удачно найденный образ женщины-«вамп». Всего за пять лет Теда Бара снялась в четырёх десятках кинофильмов — большинство из них утрачено навсегда. Только лишь три ленты сохранилось, и среди них — «Жил-был дурак».
Порождённый глубочайшим всеобщим кризисом — размытием казавшихся ранее незыблемыми моральных устоев, кризисом веры в добро, обесценением самой даже жизни человека — образ женщины-вамп, воплощённый Тедой Барой, вызвал множество подражаний как на экране, так и среди многочисленных и вполне реальных зрителей.
«вамп» не получилось. Сразу же после окончания Первой мировой войны её собственная популярность, легко измеряемая долларами, стала резко падать. Не понимая, в чём же тут дело, Теда Бара попыталась было диктовать кинобоссам свои условия, и в итоге — оказалась на улице. Вскоре она вышла замуж за одного из кинорежиссёров, но и он вовсе не горел желанием снимать её в кино. Более чем тридцать лет она прожила словно бы в золотой клетке: замужняя, материально обеспеченная, праздная… и никому не нужная.
Теодосия Гудман, Теда Бара, «роковая женщина», секс-символ эпохи, «вамп», «хладнокровная, жестокая, неотразимая, соблазнительная, циничная и независимая», мечта многих придурковатых мужчин и образец поведения для многих несчастных женщин — скончалась от рака в апреле 1955 года, совсем немного не дожив до своего семидесятилетия. Детей после себя она не оставила…