Анисимова Т. В.
Стилистическое выражение идеи детства как особого мира в романе Ч. Диккенса «Домби и Сын»
http://www.e-filolog.ru/zarubezhnaja-literatura/35-zarubezhnaja-literatura/51-stilisticheskoe-vyrazhenie-idei-detstva-kak-osobogo-mira-v-romane-ch-dikkensa-dombi-i-syn.html
В романе «Домби и Сын» стиль Диккенса достигает творческой зрелости. Это произведение в равной мере характеризует и зрелость писательского мастерства, и зрелость западноевропейского реалистического романа XIX века, в полной мере ассимилировавшего влияние предшествующих традиций (1). Ни один из исследователей творчества Диккенса не обошел вниманием этот роман. Его называют новой вехой в художественном развитии писателя, романом большой социальной и общечеловеческой идеи. «Утверждаемый в романе нравственный идеал сочетает в себе черты социального и эстетического идеала писателя» (2), — пишет Н. П. Михальская.
В полном названии романа «Dealings with the Firm of Dombey and Son. Wholesale, Retail and for Exportation» скрыта мысль о могущественной и процветающей фирме с очень широким полем деятельности. Имя ее владельца — не только его собственное имя, но и семейная эмблема нескольких поколений, где сын — необходимое условие непрерывности: «This young gentleman has to accomplish a destiny»(3). Сам мистер Домби «поднялся, как поднялся до него его отец... от Сына до Домби...» («Не had risen, as his father had before him, … from Son to Dombey … «v. l, p. 2). Имя Поль — традиционно для ее владельцев. Так звали деда, так зовут отца, так назван сын.
Но образ маленького Поля — это не только эмблема делового величия. В нем сконцентрирована поэтическая идея детства как особого внутреннего мира. Поль — странный ребенок, необычный в кругу детей, но он наделен особым артистизмом натуры, «магией сердца», хрупкостью не только физической, но и внутренней. Тем острее он чувствует любое жесткое прикосновение, но тем живее, глубже воспринимает нежность и красоту. Он словно приобщен к какой-то тайне, недоступной ни его сверстникам, ни взрослым. Он — не наследник фирмы, даже если бы фирма сохранилась, а сам он остался жив. Не наследник по внутренней своей природе.
Поль слишком «не от мира сего» («old-fashioned»), чтобы стать истинным Домби. Его неординарность поэтического свойства. Он даже не просто умирает, а «уплывает», его «уносит река», и есть момент, когда он еще видит обнявшую его Флоренс и уже видит ожидающую его «на берегу» маму и успевает понять, «о чем все время говорили волны» («what the waves were always saying»)(4).
Маленький Поль — одно из самых лиричных и самых сложных проявлений диккенсовского стиля. Это — образ детства, остающегося живым, обаятельным, поэтичным вопреки сковывающим внешним влияниям.
Ведущий мотив Поля в романе — мотив любви. Даже «злая старая леди» («a bitter old lady» миссис Пипчин, чей пансион назван «замком людоедки» («the Castle of this ogress»), проникается к нему «каким-то странным влечением» («something of the same odd kind of attraction», — v. I, p. 106); даже в чопорном заведении мистера Блимбера Поль оказывается на положении общего любимца. Если что-то его может тревожить, так это мысль о том, что кто-то его не любит или любит недостаточно. И сам он чувствовал постепенно усиливающуюся привязанность едва ли не ко всему и всем в этом доме (доме Блимбера — Т. А.). Готовность и желание любить всех имеет лишь одну оговорку: «... not so fond as I am of Florence, of course; that could never be» (v. I, p. 187).
Мотив любви как естественный мотив детства противопоставлен системе воспитания и самим воспитателям: «Well, Sir,» said Mrs. Pipchin to Paul, «how do you think you shall like me?» «I don’t think I shall like you at all», replied Paul (v. I, p. 102).
Этим «любить» и «не-любить» определяется очень многое. Диккенс придает множество оттенков самому понятию слова «любить»: в диалоге между миссис Пипчин и Полем он употребляет глагол «like», обозначающий не слишком сильное чувство, но Поль отказывает ей даже в этом. Любовь к Флоренс предполагает гораздо большую глубину привязанности, поэтому для нее Диккенс употребляет глаголы «love» и «be fond of», изображая это чувство как постоянное состояние души. По частоте употребления слово «любовь» — ведущее и самое главное. Вся жизнь маленького Поля обращена к Флоренс именно потому, что она воплощает в себе абсолютную любовь, и любить кого-нибудь так же, как Флой, решительно невозможно — это совершенно особое чувство, своего рода «религия сердца», которой не знает ни отец, ни наставники-воспитатели Поля. Он огражден от крайних проявлений взрослой холодности и жестокости положением наследника, и все-таки эта жестокость затрагивает его как система общих принципов и правил, считающихся нормой воспитания. Она направлена на то, чтобы превратить ребенка в маленькую копию взрослого, и чем скорее — тем лучше. Тогда он становится более понятен самим взрослым, вписывается в их представления. Они принуждают ребенка говорить их языком, вместо того чтобы постигать его язык.
Это противопоставление «языков», рельефно выявленное в романе, говорит о несовместимости принятой в мире Домби системы воспитания детей с детской природой. При этом речь идет не о бедствиях голодного маленького бедняка (как в романе «Оливер Твист»), не о негодяях, истязающих детей («Николае Никльби»), не о злобных преследованиях беззащитного ребенка («Лавка древностей»). Это драматизм иного рода. У Поля Домби нет недостатка в заботе и попечении: если бы отец мог «выкупить» его из любой беды, он сделал бы это «с радостью». Но невозможно «выкупить» улыбку Поля — она может возникнуть лишь в ответ на другую улыбку, так же, как душевный строй ребенка отзовется на свое подобие в окружающем мире.
В. П. Боткин, слушавший публичные чтения Диккенса в Париже, писал о своих впечатлениях: «На втором чтении Диккенс рассказал в пяти главах историю маленького Домби и сцену суда Пиквика. Патетический характер преобладал в первом рассказе, где лицо маленького Домби, слабого, нежного, меланхолического, было передано с неподражаемым совершенством... слушатели были заметно растроганы, и многие отирали слезы. Диккенс вышел из залы отдохнуть и, вероятно, для того, чтобы сделать паузу при переходе из глубокой растроганности к самой искренней веселости»(5).
равно присущих ему свойств, получивших завершенное выражение в стиле и литературного повествования, и устного рассказа. Преобладание патетики в рассказе о маленьком Домби, «глубокая растроганность» говорят о том, что сам писатель выделял и подчеркивал именно это начало. Оно было глубоко личным, пронизанным чувством живой причастности к созданному им творению.
Литература
1. См.: Кожинов В. Происхождение романа. — М., 1963. — С. 414.
2. Михальская Н. П. Нравственно-эстетический идеал и система авторских оценок в романе Диккенса «Домби и Сын» // Филологические науки. — 1978. — № 5. — С. 95.
3. Dickens Charles. The Nonesuch Dickens. — Bloomsbury. 1957 — 1958. — Vol. 1, — P. 4. В дальнейшем в ссылках на произведения Диккенса указаны том и страницы по этому изданию.
— Красноярск, 1998. — С. 168–169.
«little». Возникающая таким образом аллитерация — тройной повтор звука «l» — тоже не случайна: она связана с образом реки, плеском речных волн.
5. Боткин В. П. Литературная критика. Публицистика. Письма. — М., 1984. — С. 239.
© 2011 Филологические страницы. Все права защищены.